Полагаю, немало англичан-протестантов — из тех, что в годы Первой мировой войны проливали кровь за короля Георга V — приходят к здешнему памятнику с якобитской белой кокардой в душе. Я тоже принес с собой белый цветок и возложил его к подножью памятника. Глядя на свое одинокое подношение, я подумал: наверное, именно так выглядели кокарды, которые прекрасная Маргарет Мюррей, супруга секретаря принца, раздавала во дворе дворца Холируд. Я воочию представил себе эту картину: волнующиеся толпы горожан, юная женщина, верхом, с обнаженной шпагой в одной руке и стопкой белых кокард в другой, а в окне второго этажа — улыбающийся молодой человек, именующий себя принцем Уэльским.
Монумент Стюартам выполнен скульптором Антонио Кановой в виде египетского пилона, увенчанного английским гербом. На мраморе латинскими буквами вырезаны все те титулы, в которых принцу Чарли и его отцу было отказано при жизни. В нижней части памятника изображены закрытые двери, по обеим сторонам от них в скорбных позах застыли две женские фигуры (кстати, это единственные обнаженные женские тела во всем соборе). На самом деле это ангелы, прекрасные в своем совершенстве — как и все, что делал Канова.
Если внимательно присмотреться к фигурам ангелов, можно заметить, что нижняя часть — примерно от пояса до колен — слегка отличается по цвету, словно чем-то запачкана. Это результат неудачной попытки прикрыть наготу ангелов при помощи металлических килтов. Дело в том, что одному из прошлых пап (а именно, папе Льву XIII) показалось, будто соблазнительные изгибы плакальщиков привлекают чересчур пристальное внимание паствы. А посему он велел скрыть их под металлическими килтами, имитирующими мраморную драпировку. В таком плачевном состоянии фигуры пребывали до тех пор, пока папа Пий X не сжалился над бедными ангелами и не распорядился вернуть скульптурной группе первоначальный вид.
Под мраморным монументом располагается крипта святого Петра, в которой и захоронены останки троих Стюартов — отца принца Чарли, известного под именем Старший Претендент, самого Карла Стюарта, а также его младшего брата кардинала Йоркского. Последний навечно похоронил якобитскую смуту под священной стерильностью красной кардинальской шапки.
Я спускаюсь в мрачные подземные катакомбы. За мной увязывается старенький итальянец, который позвякивает связкой ключей, одну за другой включает электрические лампочки и по ходу дела снабжает меня массой исторических комментариев. Со всех сторон нас окружают мертвые лики прошлых пап. Кое-где это мраморное однообразие нарушается блеском бронзы или позолоченной мозаики. Сейчас мы находимся непосредственно под центральным нефом собора Святого Петра. Мощи самого святого упрятаны в золотую раку. К ней ведет мощеная дорожка, и я ощущаю некий священный трепет — ведь по этим каменным плитам ступали император Константин и Карл Великий! Так и кажется, будто в любой миг из-под сумрачных сводов и полукруглых арок раздастся звук торжественных труб. Здесь все настолько наполнено дыханием истории, что я физически ощущаю груз столетий на своих плечах. Мы спустились в самое чрево современного мира.
Мой гид включает освещение и подводит меня к месту захоронения Стюартов. Я вижу три больших встроенных в стену саркофага. Они совсем простые, без всяких украшений, если не считать украшением имена трех несчастливцев, нашедших здесь последнее успокоение. На могиле принца Чарли лежат две засохшие веточки вереска — одна белая, другая лиловая.
И пока я стою там, на память мне приходят слова старой песни, которую распевали горцы в 1745 году. Я оборачиваюсь к старому итальянцу, продолжающему разглагольствовать о горькой судьбе Стюартов, и, крепко взяв его за руку, изливаю на беднягу рвущиеся наружу строки:
Мой слушатель, конечно же, не понимает ни слова, однако стоит молча, не прерывая моего монолога. Я от души надеюсь, что он не только улавливает ритм песни, но и — с присущей его нации чуткостью — проникается моими эмоциями. Вы будете смеяться, но, похоже, мне все же удалось привнести легкий ветерок с шотландских пустошей в темное безмолвие римской гробницы. Ибо мы оба внезапно почувствовали, как меж лопаток пробежал легкий холодок, и поспешили подняться обратно на свет.