В coro есть портрет из меди, отбитой на дереве, — портрет епископа, умершего в 1238 году, за семь лет до того, как Генрих III начал сносить старое Вестминстерское аббатство в Лондоне и строить нынешнюю церковь. Это Маурисио, епископ Бургоса, — как полагают некоторые, англичанин, приехавший в Испанию в 1219 году вместе с Беатрис Швабской, когда та выходила замуж за Фердинанда III Святого. Статуи Фердинанда и Беатрис стоят слева от входа в клуатр, и на них стоит взглянуть; он, типичный король того периода, будто бы протягивает кольцо или какой-то иной подарок королеве, которая поворачивается к нему; она в роскошном облегающем парадном платье и длинной мантии, а на ее голове красуется высокая шляпа без полей, с завязками под подбородком — очевидно, новейший германский фасон того времени.
Беатрис, кажется, счастливо жила с Фердинандом и родила ему много детей. Ее первый сын стал Альфонсо Мудрым, чьи астрономические таблицы и другие труды я вспоминал, когда посещал замок в Сеговии. Немецкое имя Фредерик и греческое Мануэль были принесены в Испанию Беатрис, которая назвала двоих из своих сыновей в честь родственников. Она умерла после шестнадцати лет правления, и Фердинанд женился во второй раз на француженке Жанне, ставшей матерью Элеоноры Кастильской, супруги нашего Эдуарда I. Но ко времени брака Элеоноры Фердинанд был уже мертв и похоронен в Севилье — как я видел, его останки хранятся в серебряном гробу.
Великим архитектурным достижением его правления стал кафедральный собор Бургоса, который строили под надзором епископа Маурисио, чье благородное и безмятежное лицо — одно из немеркнущих воспоминаний об этой великой церкви. В нескольких футах от него лежит камень, покрывающий многострадальные останки Сида.
Невозможно описать бургосский собор: многие годы займет одно только тщательное его изучение и попытки понять каждую частичку его пространства. Все, что может сделать человек — упомянуть одну-две детали, за которые цепляется глаз, когда проходишь среди этого огромного величия. Здесь я впервые встретился с работой немецкого художника Хиля де Силоэ, который мог обрабатывать алебастр и мрамор, словно пчелиный воск; мне показалось, этот мастер всегда творил в экстазе вдохновения, создавая себе трудности только для того, чтобы их разрешать. Более притягательной для меня, чем скульптурные надгробия его работы, оказалась его резьба по дереву — я нашел ее прекраснейшей из того, что видел в Испании. В соборе есть несколько выполненных им retablos; мое любимое — retablo над алтарем святой Анны в капелле Коннетабля. Там, под видом плеяды женщин-святых, собравшихся вокруг фигуры святой Анны, Хиль де Силоэ на самом деле собрал целую галерею средневековых дам-аристократок, одетых по новейшей моде пятнадцатого века. Это одна из самых чудесных вещей в Испании, и в ней видится такое предвкушение Ренессанса, что я удивился, как ей удалось избежать суда инквизиции. Эти женщины, конечно же, не святые, хотя Хиль де Силоэ наверняка велел моделям изобразить на лицах ангельское выражение. Его шедевр — фигура святой Екатерины в монастыре Мирафлорес примерно в двух милях от Бургоса, фигура, которая могла бы считаться символом модной дамы всех эпох.
Интересно, кто были эти женщины? Если моя догадка верна и все они списаны из жизни, то они наверняка были знатными дамами своего времени — возможно, это принцессы, а также жены и дочери могущественных вельмож того периода. Я все размышляю, только ли мимолетное сходство с Изабеллой присутствует в изящной маленькой фигурке сидящей Магдалины на заалтарном образе святой Анны? Ведь Хиль де Силоэ был современником Изабеллы и автором надгробия ее родителей.
Испания в немыслимом долгу у Франции и Германии. Неважно, насколько тонко отделаны соборы или насколько испанскими они выглядят, но костяк их в основном французский, а деревянные retablos, заполненные раскрашенными и позолоченными фигурками — нигде больше нет такого их количества, — стали немецким вкладом в церковное искусство пятнадцатого века. Искусство вырезать красивые и словно живые фигурки из дерева процветало в Нюрнберге, где родился Хиль де Силоэ; и те, кто увидят его работу в Бургосе, согласятся, что ни более известные Фейт Штосс и Петер Фишер, ни Адам Краффт — все его соотечественники — не были для него образцами. Почти на двести лет Бургос стал магнитом для художников Германии. Собор начал расти с легкой руки немецкой королевы Испании, поэтому немецких архитекторов и ремесленников всегда принимали здесь радушно. Башни собора и фонарь — творение немецкого архитектора Ганса из Кёльна или Хуана де Колонья, прибывшего почти одновременно с Хилем де Силоэ, и, возможно, именно эти башни, столь непохожие на что-либо в Испании, придают первой встрече с Бургосом легкий тевтонский аромат.