Пока matadores и их команды шли вперед, чтобы поклониться, я заметил, что все они идут не в ногу. Англичане или немцы не смогли бы такого сделать, разве что с большим трудом; для них неестественно идти не в ногу, в отличие от испанцев. И все же есть что-то индивидуалистичное и волнительное в отсутствии чеканности шага: каждый демонстрирует свою манеру ходить. Matadores поклонились. Они не приподнимали шляп, но прижимали те еще плотнее к голове. Они не оглядывали публику и никак не заискивали перед своими шумными поклонниками. Обычай требует от них выглядеть непринужденно и беззаботно, торжественно и сурово, как жрецы Митры, готовые совершить жертвоприношение.
Арена опустела. Президент подал знак. Дверь загона открылась; хотелось бы написать, что несколько тонн черной ярости выплеснулись на арену. Вместо этого выбежал некрупный черный бык — неторопливо, думая, что свободен и через минуту догонит стадо. Потом он понял: что-то не так. Шум. Странные запахи. Когда он появился из загона, кто-то, чтобы взбодрить его, воткнул ему в левое плечо дротик, на котором болтались ленты цветов заводчика. Рана кровоточила и причиняла боль. Бык больше обескуражен, чем зол. Пока он недоумевал, что бы это могло означать, перед ним появились двое мужчин, бегущих маленькими легкими шажками, обутых в черные танцевальные туфли и манящих плащами. Бык никогда раньше не видел плаща — потому-то сражаются именно с быками. Он смотрел на плащи с недоумением, потом, решив, что они если не опасны, то уж точно раздражающи, бросился на них и промахнулся. За барьером matador прикидывал, каким рогом ему воспользоваться.
Оценив быка, matador вышел — все остальные исчезли с арены — и привлек внимание быка взмахом цветного плаща. Он стоял почти неподвижно, едва переступая ногами, и пропускал животное мимо себя. Всякий раз, как он совершал одно из этих красивых движений, в которых в равных долях присутствуют грация и отвага, низкий вопль, который звучит как «Алла!», вырывался у толпы, и каждый проход быка преследовал тот же крик. «Алла! Алла! Алла!» — со всех сторон. Так произносится «Olé!». Право же, это голос мавританской Испании! Где я слышал такой раньше? Я вспомнил. Это было на улицах Багдада, когда, скрытый за занавеской, я видел полуголых шиитских кающихся, которые бичевали себя на улицах во время шествия в месяц мухаррам и кричали всякий раз, как хлысты падали на их окровавленные спины: «А-ал-ла!.. Ул-ла! Ал-ла!.. Ул-ла!» На мой слух, чудовищный рев «Olé!» звучал точно так же.
Matador удалился, и выехал picador верхом на безгласной жертве. Теперь быку надо пустить кровь. Говорят, что ни один человек не может убить быка мечом, пока шейные мускулы животного не ослабнут настолько, что оно склонит голову для жертвоприношения. Поэтому первую кровь ему пускает picador.
Завидев гротескного противника, бык бросился на него. Picador, схватив шестифутовое копье, направил острие в шею быка, и так они застыли на секунду: человек колол, бык толкал. Вдруг животное отдернулось от копья и кинулось на лошадь. Послышался звук удара, когда рога вонзились в peto — защитный коврик; конь настолько немощен, что не устоял на ногах. Он упал не потому, что бык силен и свиреп, а потому, что сам слаб и стар. Он подставил брюхо под рога. Свалка и неразбериха; picador поднялся, а другие члены труппы выскочили ему на помощь. Бык, найдя наконец хоть что-то уязвимое, пропорол коню брюхо. Обезумевшее от ужаса животное вскинуло длинную жилистую шею; его незавязанный глаз полон ужаса; широко открытая пасть обнажает стертые побуревшие зубы. Но не слышалось ни звука; а бык продолжал наносить удары.
Замелькали красные плащи. Бык отвлекся. Большая кровавая роза пузырилась на его плече, куда вошло копье. Лошадь лежала на земле, судорожно дыша. Какой-то человек подбежал и потянул за повод, отвесил пинок в костлявые ребра; с чудовищным усилием бедная кляча поднялась. Теперь это еще большая карикатура на лошадь, чем прежде. Задние ноги отнялись, животное в агонии мотало головой из стороны в сторону. Я понадеялся, что оно умирает; внутренности свисают из его брюха — вся палитра красного. Человек подобрал кусок кожи с арены и попытается запихнуть их обратно, но они выскальзывали, словно красные угри. Наконец лошадь утащили с арены. Она умрет в стойле, а если сможет стоять, в рану напихают соломы и снова вытолкнут на арену.