— Суть в том, Мерлин, что у нашего любимого ателье нет пандуса для инвалидных колясок.
Как будто дело было в этом.
Конечно, нет. Он так и сказал, на что Гарри тут же ответил, чуть повернув голову:
— Это метафора, Мерлин, и, прости мне мою маленькую слабость, я не имею намерения разжевывать тебе ее смысл.
Он был прав, как было нечасто. В страшном, в неудобном Гарри всегда оказывался прав. В Кингсмен из здоровых людей набирали самых лучших. О больных там речи идти не могло.
Он был неправ, как часто бывало с Гарри, и Мерлин устал ему это доказывать.
Мерлин молча допил чай и отставил чашку на столик. Гарри смотрел в окно, для него в последнее время это был единственный способ уйти от неудобного разговора. Отвернуться.
Мерлин посмотрел на часы. У него было двадцать минут, это либо еще одна попытка, либо чашка нормального чая у себя в координаторской. Гарри никогда не готовил ему тот чай, который Мерлин любил, и с приходом слуг мало что изменилось. Мерлин лично вырыл себе яму, набрав для Гарри идеально подходящую ему прислугу, послушную, как клавиши под пальцами музыканта. И если Гарри говорил — черного этому лысому, без сахара и две ложки сливок, то Мерлин сидел и давился тем, что принесли, а слуги никогда не спрашивали, какого чая желает сэр.
Мерлин со вздохом сделал выбор в пользу попытки.
— Послушай, — начал он, зная, что это слово обычно срабатывало в обратную сторону, и Гарри прилагал все усилия, чтобы не слушать. Как пятилетний ребенок. — Я уже показывал тебе разработки технического отдела. Ты всегда можешь заняться тем, для чего был создан.
— Я всегда этим занимался, за вычетом семнадцати лет с момента моего рождения и долгого тоскливого года после моей смерти, — мгновенно отозвался Гарри. Мерлин терпеливо поджал губы, проглотив едкий ответ, и, как мог, вежливо поправил:
— Я полагаю, машина для убийства — не твое призвание. От тебя не требуется ничего, кроме того, что ты всегда делаешь с большим удовольствием и вдохновением.
— Я и так спиваюсь, без помощи технического отдела. Уверен, им сейчас и без меня есть чем заняться, — светским тоном отозвался Гарри. Мерлин мысленно воззвал к богу, в которого никогда не верил.
— Нет. Я говорил о том, что ты просто будешь ныть и брюзжать не в пустоту, а в микрофон, и тебя будут слушать. И даже слушаться. Доминируй и унижай…
— Мерлин, — мягко произнес Гарри самым опасным своим голосом, так он обычно говорил с теми, кому уже вынес в уме смертный приговор. Мерлин тысячи раз слышал этот голос в наушнике и всегда знал, что будет дальше.
Теперь обстоятельства изменились, но Мерлин всегда подозревал, что Гарри втайне учится убивать взглядом и душить силой мысли.
Мерлину надо было выпить.
Год назад в жизни Гарри появилось еще больше тонкого английского юмора и самоиронии, чем мог выдержать нормальный человек, но Гарри никогда не был нормальным и едва ли когда-то не бывал невыносим. И все же некоторые перемены нельзя было игнорировать.
— Гарри, — в тон отозвался Мерлин и переложил ногу на ногу. — Я оставлю все данные на твоем компьютере. И если ты вспомнишь, что он настроен на голосовые команды, и перестанешь изображать графа Монте-Кристо, то, может, найдешь себе интересное чтиво на вечер.
— Спасибо, — Гарри был убийственно вежлив. — Предпочту сэра Вальтера Скотта. Никогда не читал утопий и не собираюсь начинать. Привычки в старости не меняют, Мерлин.
— Оставлю себе право надеяться на остатки твоего благоразумия, — Мерлин пожал плечами, уже зная, что бой проигран. За Гарри не водилось привычки себя жалеть, как, собственно, и менять своих решений. — Кстати, где Клэр? Она мне нравилась.
— Я ее уволил, — небрежно бросил Гарри. — Рассчитал два дня назад.
Мерлин застыл в дверях.
— Она сделала что-то не так?
— Да, — Гарри говорил так, как нормальные люди говорят о погоде. — Она работала на враждебную организацию.
Мерлин недоверчиво обернулся. Клэр было под шестьдесят, она была профессиональной сиделкой и точно не…
— Прошу прощения?
— На одного подлого ублюдка, который велел ей на ночь приковывать мое кресло фиксаторами к батарее. Имя она, к сожалению, не назвала, но сам факт саботажа более чем достаточен, ты так не думаешь?
Мерлин подавил желание закрыть лицо рукой. Они никак не комментировали еженедельные попытки Гарри выпасть на своем кресле с балкона или скатиться вниз головой с лестницы на первый этаж. Как будто предмет беседы был еще более непристойным, чем просто обсуждение щекотливого недуга в приличном обществе.
За домом следили посменно, Мерлин щедро платил операторам в надежде на день, когда Гарри перестанет ломать комедию.
Они оба знали, что упрямство Гарри могло победить любое, самое долгоиграющее терпение. С годами Мерлин обнаружил в себе тот же сорт уверенности в решениях и мог его противопоставить, но иногда ему очень малодушно хотелось придушить Гарри лично.
Например, сейчас.
— И кто, позволь спросить, теперь подтирает тебе задницу? — вежливо поинтересовался Мерлин. Гарри прикрыл глаза.
— Подробности моей интимной жизни тебя не касаются.
— Гарри, я спасал твою жопу столько раз, что имею право знать, как она, блядь, поживает.
«И почему Стэнли не сообщил мне о том, что Гарри рассчитал сиделку».
— Если бы я знал, что ты станешь этим козырять, я бы погиб тридцать лет назад в Пентагоне, — Гарри закрыл глаза крепче, и Мерлину захотелось подойти и потрясти его как следует за плечи. Он перевел дыхание.
— Гарри.
— Пока что Дороти. Милейшая леди, закончила курсы медсестер. Она согласилась подменить Клэр.
Дороти была приходящей кухаркой.
Мерлин покачал головой и зашагал к двери.
— Я займусь поиском новой сиделки. Прослежу, чтобы у нее был разряд по самбо, строевая подготовка, и она была глухонемой.
— Подари Ланселоту беруши и пришли ко мне.
— Обойдешься, — Мерлин позволил себе усмехнуться, закрывая дверь. Только отойдя по коридору на несколько шагов, он прислонился лбом к стене и тихо выругался.
Гарри мог уйти в отставку, Гарри мог потерять возможность жить, как жил раньше, но Гарри не мог перестать быть Гарри. Ни при каких обстоятельствах, кроме смерти.
Иногда Мерлин позволял себе преступную, но вполне логичную мысль о том, что смерть была бы милосерднее и проще. Следующей приходила мысль, которой он немного стыдился, но которая из раза в раз вытаскивала его из того болота, в которое ухнул Гарри накануне Дня В ровно год назад: если Мерлин за пять часов спас мир в компании одного свежеиспеченного и перепуганного до смерти Ланселота и одного старого и нудного Персиваля, то не спасти лучшего друга он права не имел.
Гарри остался жить, неспособный ничего сделать с осознанием своей вины, с провалом на последней миссии, с отвращением к своей беспомощности. Но он был жив.
Он еще неплохо держался. Наверное. Он не подпускал к себе людей, которые могли его пожалеть, и не допускал даже мысли о жалости. Может быть, то, что Гарри винил во всем случившемся только себя, не давало ему отчаяться.
Мерлин потянулся и нажал на дужку очков.
— Эшли? Мне нужен кэб, я буду через полчаса. И я хотел бы, чтобы ты прислала ко мне Стэнли, пусть его сменит Майкл. И… вызовите ко мне Ланселота.
Они привыкли отбирать сиделок для Гарри по принципу «чем дальше от Кингсмен, тем лучше». В доме Гарри, тщательно обрысканном ищейками и экспертами, лучшими из оставшихся в живых, были тщательно стерты все упоминания о прежней жизни Гарри, по крайней мере, те, которые могли бы что-то сказать постороннему человеку. По прихоти Гарри ему оставили стену славы в кабинете, по настоянию Мерлина — все средства связи и слежения за агентом, включая очки. Убрали оружие, старые фото, некоторые гаджеты и секретные разработки и всю документацию. На ноутбук Гарри поставили биометрическую систему, узнающую голос и сетчатку хозяина, и специальный пароль.