Был еще один адрес в Париже, которым Сименон дорожил. Дом Андре Жида на западной окраине Отей. Конечно же, и этот уголок Парижа пригодился комиссару Мегрэ: «В квартале, расположенном вокруг Отейской церкви, преступления случаются редко. А улица Лопер, которая никуда не ведет, вернее, даже не улица, а дорога, окаймленная двумя десятками частных домов, скорее могла бы сойти за провинциальный бульвар. Находишься в двух шагах от улицы Шардон-Лагаш, а чувствуешь себя вдали от парижского шума…»
Вот тут и располагался дом Андре Жида. Сименон дорожил дружбой с Андре Жидом, который подбадривал его и то ли искренне, то ли по дружбе давал всегда высочайшую оценку его романам, называл их подлинной литературой.
Заручившись свидетельством о своей «подлинности», Сименон возвращался к комиссару Мегрэ, который колесил по улочкам так хорошо знакомых Сименону окрестностей площади Пигаль, поднимался на Монмартр, вызывавший у него тысячу воспоминаний о молодости. Это здесь в пору бедности он помогал Тижи продавать ее картины… На деньги, полученные за картину, они смогли впервые поехать на Лазурный берег… Это были счастливые времена…
Война оборвала парижскую жизнь Сименона. Дальше все было иначе – и в Вандее, и в Америке, и в Канаде, и в Швейцарии… И не было больше Тижи. Она застала его в неловкой позе со служанкой и ушла насовсем. Париж, после войны с подозрительностью допрашивавший писателя о годах его военного процветания (вопреки его собственным рассказам, Сименон не участвовал ни в каком Сопротивлении, много печатался в пору оккупации и жил по-царски), а позднее снова поднявший его на щит, больше не был его городом. Сименон навсегда покинул Париж. Город продолжал, однако, жить в романах о комиссаре Мегрэ, чей силуэт еще добрую четверть века возникал в самых укромных уголках Парижа…
«…Такси остановилось на набережной Орфевр. Было половина шестого утра. Над Сеной поднимался желтоватый туман…»
Иногда, проходя весною по этой набережной, я вдыхаю насквозь пробензиненный воздух и думаю о том, что надо было иметь обоняние Мегрэ и Сименона, чтобы различать еще какие-нибудь запахи парижской весны кроме запаха бензина. Впрочем, может, не эта, а сименоновская Кэ дез Орфевр и есть настоящая. Ведь столько людей во всем мире знакомы с ней по Сименону…
ПРОГУЛКА ПО СЛЕДАМ БАЛЬЗАКА
Среди сыновей квартала Маре самым славным был, наверное, великий романист Бальзак. Когда я гуляю в Маре, он вспоминается мне часто. Да ведь и в целом Париже многое напоминает о его героях, о нем самом. Если помните, в подзаголовке его «Человеческой комедии» так и сказано: «Сцены из парижской жизни в 23 томах». Чего там только не найдешь о Париже!..
Иногда в мои воспоминания о бальзаковском Париже врывается грустная мелодия моей юности – звук армянской дудки – дудука… В юные годы, когда я отбывал срок солдатской службы в маленьком армянском городке Эчмиадзине, лучшим моим другом в полку был молодой донецкий шахтер Саня Свечинский. Он исполнял обязанности писаря стройчасти, свободного времени у него оставалось много, и вечерами он часто приходил ко мне посоветоваться, что бы ему еще такое почитать. Однажды я отослал его к Бальзаку, и Саня исчез надолго. Две недели спустя он явился ко мне в обед и сказал, что теперь он будет читать только Бальзака и не остановится, пока не прочтет все тома его полного собрания, которые завезла по случаю из Еревана полковая библиотека. Теперь, когда Саня забегал ко мне на досуге в казарму, мы толковали с ним о Бальзаке: откуда он знал так много о людях, этот Оноре де Бальзак? Откуда он так хорошо знал женщин? И еще мы говорили, конечно, о Париже, о котором в ту пору часто пел по московскому радио Ив Монтан, первая зарубежная ласточка послесталинской «оттепели». Этот живчик Монтан весело и беспечно гулял по Большим бульварам, тем самым, где некогда обедал с друзьями Бальзак. Впрочем, мы с Саней уже знали, что настоящим парижанам не всегда бывает так весело. Мы узнали об этом от Бальзака… Думали ли мы когда- нибудь с Саней, что пройдет еще четверть века и я тоже стану обживать Париж? Вряд ли это могло прийти нам в голову… А вот теперь, сорок лет спустя, проходя по туманному, серому Парижу, я вспоминаю иногда звездное небо Армении, вспоминаю двугорбый Арарат-Масис, наши с Саней бальзаковские беседы и, конечно, гениального труженика Бальзака, его беды и его радости, его героев и его Париж… И печально-нежно звучит дуду к…
Поначалу Парижем для Бальзака был лишь правобережный, заречный квартал Маре, замечательный уголок французской столицы. Конечно, в начале XIX века в Маре уже не было ордена храмовников-тамплиеров, а память о них сохранялась (как и ныне) только в названиях улиц. Дедушка и бабушка Оноре Бальзака (или, как предпочитал с определенного времени писать отец будущего писателя, интендант Бернар-Франсуа Бальзак, – де Бальзака) издавна жили в Маре. Их внук Оноре поселился в Париже четырнадцати лет от роду – тоже, конечно, в Маре. Его отдали в пансион господ Ьазелена и Гансера, что размещался в доме № 9 по улице Ториньи, в самом сердце Маре. На улице Ториньи и сегодня еще немало дворцов XVII века. Самый роскошный и знаменитый из них – это, конечно, отель Сале середины XVII века, рядом с которым и жил в пансионе подросток Бальзак. Ныне дворец Сале отреставрирован, в нем размещаются коллекции Музея Пикассо, ну а в те времена, в 1813 году, в моде, как вы помните, был не король всех художников Пикассо, а император всех французов Наполеон I. Дни его величия были уже, впрочем, сочтены. В январе 1814-го он устроил пышный парад в Тюильри, чтобы доказать всему миру, что силы его не иссякли, и восторженный подросток Бальзак присутствовал при этом прощании Наполеона с подданными: он видел обожаемого императора, он мечтал стать таким же великим и прославленным, как его кумир Бонапарт (позднее он описал треволнения этого дня в романе «Тридцатилетняя женщина»). Через год после этого события уже вся семья Бальзаков переехала из Тура в Париж и поселилась там же, в Маре, в доме № 40 на рю дю Тампль, то есть на старинной Храмовой улице, название которой уводит нас к Крестовым походам, к бывшему таким могучим в XII-XIV веках ордену тамплиеров- храмовников, разгромленному позднее королем Филиппом Красивым в надежде поживиться богатствами ордена…
Пятнадцатилетний Оноре живет в эту пору на старинной рю де Турен, в пансионе монархиста месье Лепитра, который в годы революции и террора пытался спасти из тюрьмы Тампль королеву Марию-Антуанетту и лишь чудом уберег свою голову от гильотины… Как вы заметили, все это происходило здесь же, в Маре, где каждый метр мостовой помнит великие события французской истории. И позднее, в романах Бальзака, его героев неотступно преследует эта неизбежная в Париже «связь времен». Скажем, в той части книги «Мадам де Шантери», где речь идет о старинном квартале на острове Сите близ башни Дагобера, Бальзак взволнованно пишет: «Представляется Париж от римлян до франков, от норманнов до бургундцев, Средние века, династия Валуа, Генрих IV и Людовик XIV, Наполеон и Луи-Филипп… Каждое господство оставило руины или памятники, которые наводят на воспоминания…» На воспоминания наводили героев Бальзака и узкие улочки близ былой Гревской площади, и другие, хорошо знакомые ему, юному парижанину, уголки правобережного Парижа.