Самое большое впечатление производит детский мемориал.
Гениальная идея архитектора связана с поверьем, будто после смерти безгрешные дети светят нам с ночного неба звездочками.
При входе в мемориал тебя встречают лица детей, погибших в лагерях уничтожения. Эти детские портреты помещены за стеклами рядом с зеркалами и расставлены таким образом, что, когда проходишь мимо и удаляешься в глубину здания, лица множатся, меняют поле отражения, перемещаются вместе с тобой. Четкие линии постепенно стираются, черты размываются, становятся малоузнаваемы. И чем дальше ты отходишь, тем больше детских лиц окружает тебя. По мере удаления посетителя, лица теряют черты индивидуальности, одно за другим обращаются в символы, и мы прощаемся с неким обобщенным и все же как бы с конкретным множеством. Мы идем дальше, отходим от них, а их становится все больше, они размываются, затуманиваются — и мы прощаемся, прощаемся, прощаемся… Мы уходим от них в черную темноту кромешную — туда, где, горя, не светят, а только заявляют о своем присутствии бесчисленные огоньки, звездочки. И чем больше ты отдаляешься от лиц, чем дальше они уходят, тем больше становится мерцающих светлячков в черной бездне, по краю которой ты идешь. Миллионы ушедших, светящихся душ…
В темноте тебя сопровождает размеренный голос, поочередно мужской — женский, мужской — женский, разносящийся, кажется, по всему мирозданию. Монотонный мартиролог: имена, фамилии, возраст, место, откуда ребенок родом. Это звучащее напоминание о всесветной катастрофе, уничтожающей будущее человеческого рода, не умолкает все двадцать четыре часа.
Темнота, огоньки и потусторонний и все же очень человеческий голос… Всем своим существом своим ты ощущаешь — перед тобою модель уничтожения человечества…И что же — мир содрогнулся? Да, мир содрогнулся, Но и слишком быстро успокоился, утешился, утишился иными заботами…
IX
Паша живет в киббуце. Паше в каком-то смысле повезло: в этом киббуце в доме для престарелых он мог работать с первых же дней. Не пришлось сдавать экзамены, подтверждая свой врачебный диплом: до института Паша закончил фельдшерское училище, а патент среднего медицинского образования в подтверждении не нуждается. Вот так от прошлых неудач, обрекших его на поэтапное учение, сегодня вышла польза. На этой работе его можно использовать и как фельдшера, и как потенциального врача. Хотя сегодня у него работа не совсем медицинская. Вернее, совсем не медицинская, но он при деле — при деле близком тому, которому учился, оно дает ему возможность показать свое доброе нутро и дает выход энергии.
Мы въехали на территорию киббуца. Площадка для машин. Ухоженные дорожки. Деревья. Не густой, но лесок. Для Израиля вполне даже лес, внутри которого разбросаны разные строения. При въезде — красивый приземистый дом. Оказалось, это театр, куда часто приезжают театральные труппы, отдельные артисты и ансамбли. Бывают и гастролеры из-за моря. И даже наши. Постоянной труппы, естественно, здесь быть не может. В киббуце всего-то около тысячи человек с детьми. В Израиле вообще театры беспрерывно ездят по стране и дают спектакли в городках, киббуцах и прочих малых скоплениях людей. Польза здешних небольших расстояний: днем спектакль где-то “далеко” — в киббуце или в городе на окраинах страны, а вечером — на основной сцене, в столице. Театр прогорит, если будет давать спектакли только у себя дома.
Сначала Паша повел к себе в дом, который называется здесь “караван”. В принципе это что-то вроде нашей строительной бытовки, стоящей на чем-то временном, без фундамента. Но, в отличие от бытовки, караван не выглядит как вагончик без колес, а имеет вполне приличный внешний вид — окошечки, крыльцо. Даже красиво. А интерьер и того лучше — просто хорошая квартира. Кухонька с газовой плитой, салон (по-нашему гостиная, общая комната) с хорошей (относительно) мебелью, с красивыми плетеными креслами и диваном. На стенах картины, привезенные из Москвы. Даже Сарьян — гордость семьи, личный подарок художника деду. Шкаф для посуды. По одну сторону салона — спальня со встроенным шкафом, по другую коридорчик, где двери в туалет, в ванную с душем, а дальше детская. Площадь около сорока метров.
Паша сегодня не дежурит и потому спокойно, не торопясь, обстоятельно рассказывает про киббуц, про детей — про жизнь здесь. Пришла с работы и Марина. Она служит на кухне. Работает по специальности (у нее диплом мастера-технолога по общественному питанию или что-то в этом роде), но, к сожалению, ее возможности не используют в полную силу. Она ведь не только по диплому, но и от природы, от семьи прекрасная кулинарка — помню еще по Москве. А здесь, на общественной кухне, занимается только овощами. Как и большинство олимов, Марина (может быть, пока?) на себе испытывает недоверие аборигенов к выходцам из России. Впрочем, так дело обстоит не только в Израиле.