Самым сложным в айкидо было настроиться на волну противника, попасть в унисон движению его крови и мыслей. Раствориться в нем, отдаться врагу каждой клеткой, чтобы потом последним усилием воли отступить на полшага и тут же решительно отразить спровоцированный выпад. Заставить его играть по своим правилам, быть зеркалом, которое отражая, преломляет опасные лучи в сторону атакующего. Я точно знала, в самое ближайшее время эта наука может очень мне пригодиться.
— Все, я труп, этот Артем нас загонит, — стонала коллега по спортивным несчастьям Верочка. По ее словам с начала занятий она похудела на десять кило и один раз играючи расправилась с потенциальным насильником. Не уверена, что она не придумала его. А может и того хуже, напялила образ злодея на случайного прохожего, чтобы только опробовать трудно приобретенные навыки. Как бы там ни было, первая победа окончательно убедила ее в правильности выбора секции. Вера считалась у нас фанаткой. Немалую роль в ее преклонении перед японской борьбой играла личность Петра. Парадоксальным образом она умудрилась остаться единственной из «стареньких», кто не переспал с сенсеем. Все остальные опробовали тренерское тело уже после первых занятий и охотно делились впечатлениями. В целом они были согласны с Соней. Но Петины минусы не мешали им с теплом и пиететом относиться к учителю. А Вера вот не сподобилась. Но зато она обладала самым подробным досье, нет никого любопытней вожделеющей, но не удовлетворившей свою страсть женщины.
— Сонька циничная. Она сама на Петра повесилась, — сладострастно сплетничала Вера. Разговорить ее было проще, чем поджечь ворох сухого сена.
— А она вообще как? Нормальная тетка?
Верочке было куда приятнее поговорить о Пете, но она не брезговала и темами, имеющими к предмету охоты косвенное значение.
— Да ниче, — великодушно пожала она плечами, — когда тебя содержат, упаковывают с макушки до пяток, можно себе позволить быть белой и пушистой.
— Кто же ее содержал? — невинно поинтересовалась я.
— Муж бывший, он крутой, пару раз заезжал за ней на такооой тачке. Он у нее во где! — Вера крепко сжала кулачок, демонстрируя истинное место Павловского.
— Мало кому удается мужика к ногтю прибрать, — завистливо вздохнула я.
— Талант нужен, — с пониманием дела заметила Верочка, — но у Соньки к таланту еще кое-чего было.
— Что же? — мне даже не пришлось разыгрывать любопытство.
— Да нарыла она что-то про его делишки. Имелся у нее убийственный компроматец.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Разговор случайно подслушала. Я в душе задержалась, воду выключила, ждала пока маска высохнет на лице. Тут как раз Сонька в раздевалку ввалилась. Видит, что никого нет, и давай названивать. И текст примерно такой. Я мол, с тобой шутки шутить не стану, ты мол, Федя сто раз подумай, прежде чем так со мной поступать. Я мол, тебя разделаю, от асфальта не отскребут. Фигурально выражаясь. Документики, говорит, на тебя убийственные имеются. Если ты забыл, так я, мол, напомню. Короче отмылила его Соня наша по полной программе. И слова не дала сказать, телефон отключила и ушла.
— Интересно как, — задумчиво молвила я.
— А то, — гордо согласилась со мной Вера, — Сонька она хваткая, железная баба, хотя и с придурью. Руки раз по сто мыла. Схватиться за что-нибудь и давать салфетками тереть. Но удар держала.
— Не помнишь, когда этот разговор состоялся?
— Да на фиг тебе сдалось? Точно не скажу. Как раз перед самым нападением на нее. Я уж тогда грешным делом подумала, уж не муженек ли ее постарался?
Почему-то я не верила, что маг-целитель Федор способен на подобный кульбит. Но рассуждая трезво — почему нет? Чужая душа — потемки, едва ли я могла быть уверенной в девственной честности Павловского. Эта совершенно параллельная история лишь мешала мне, не было смысла уходить в сторону от расследования и заниматься семейными тайнами Павловского. Но такая уж дурацкая натура, я не могу отмахнуться о того, что само идет в руки.
«Послушай, — сказал мне внутренний голос, который я последнее время окончательно придавила важностью обстоятельств и почти не слушала, — на можно ненадолго отложить всю эту круговерть? Отдохни, удели внимание родным и близким, ты вообще в зеркало когда последний раз смотрелась?» «Пожалуй, ты прав», — сказала я голосу. Зеркало ничем позитивным не порадовало. Под глазами круги, волосы всклокочены и кажется уже дня два не мыты, одежда производит сиротское впечатление. Если бы Лешка не протестовал, я бы в ней и спала. На процедуры одевания раздевания тоже нужны были силы, а где ж их взять? Даже Алексу последнее время почти не писала. Лелея в голове его образ, за неимением даже фотографии, полностью выдуманный, я грела себя мыслью, что когда-нибудь… совершенно случайно… сама того не желая… столкнуть с ним в равнодушной толпе. И он узнает мое лицо из тысячи. Елки зеленые, если это и случится, то пусть не сейчас, когда я пребываю в не лучшем своем воплощении.
К счастью, проверенная в боях с моей непростой шевелюрой парикмахерша Лена была в этот час свободна. Она в рекордно короткие сроки вернула к жизни мою самооценку, изобразив на голове нечто легкое, стильное и чертовски мне идущие. Лена не любила, когда ее называли стилистом. Стилистов, говорила она, нынче как собак, а парикмахеров хороших мало. Не могла с ней не согласиться. Личный цирюльник это не менее важно, чем хороший гинеколог. Не зря говорят, что волосы — наши антенны в космос, от того, кто их настраивает, во многом зависит самоощущение. Я уж не говорю, что прическа процентов на семьдесят делает имидж, она способна до такой степени изменить человека, что мама родная не узнает. И в плохом, и в хорошем смысле.
В кармане удачно обнаружились деньги. Решив идти на поводу своего внутреннего голоса и дальше, забрела в магазин. Цены не радовали, фасоны откровенно печалили, но любая новая шмотка, даже так себе сидящая, будоражит воображение и подпитывает свежей энергией. Я не барахольщица, в магазинах у меня не возникает болезненного зуда, меня не плющит от желания купить ВСЕ и еще немного. Но в целом мне нравиться время от времени забрести в не слишком пафосный бутик и с гордым видом бросить на прилавок перед кассой очередную ошибку дизайнера. Таких ошибок в моем гардеробе — на три коллекции. Ношу я все равно джинсы, рубашки, майки и свитера.
— Вот эта юбка очень актуальна, — пела мне девушка, пытаясь всучить нечто немыслимо асимметричное и пышное. Видимо, она слепа от природы и не видит объема моих бедер. Аберрация ее зрения была столь велика, что она не видела ни размера моей груди, ни общего абриса фигура и пыталась обратить мое внимание не вещи, рассчитанные на травести.
Но все-таки мне удалось усмотреть в череде вещичек прелестную трикотажную майку с очень смелым вырезом на груди. Почти наверняка зная, что не надену ее ни разу, я приобрела в комплект длинную юбку с рюшем по низу и фривольной расцветки шарфик.
— Хотите переодеться?
— Что? — не сразу поняла я, — а нет, упаси боже, заверните.
Нагруженная двумя легкими, но объемными пакетами я вышла в прохладный весенний вечер. Это была уже не совсем настоящая прохлада, она уже пахла прогретой пылью, застоявшимся бензиновым смогом, но в букете городских ароматов все еще явственно просматривалась зеленая терпкая нотка.
И тут я поняла, что за мной следят.
Черт его знает, как это можно понять, не имея видимых доказательств. Но кожей, затылком я ощутила взгляд, приклеившийся ко мне. От макушки он спустился к моим лопаткам и там замер, давя на позвонок так сильно, что я даже поморщилась от боли. Огляделась. Люди в этот час уже никуда не спешили, они лениво текли по улице. В их рядах на первый взгляд не было предателя, маскирующего злые намерения под праздную лень. И все-таки он был. Где? В кафе напротив? В одной из машин, тесно натыканных у обочины? Кто вдруг возымел интерес к ничем не примечательной Насте Голубкиной?
Прошла несколько метров. Давление в спину стало чуть меньше, но не пропало. Я постаралась успокоиться и идти ровным шагом. Легко сказать. Чем это мне может грозить? Да чем угодно! Это может быть взгляд убийцы, примеряющего на мне новенький оптический прицел. Это может быть сальный взгляд насильника, оттягивающего сладостное мгновение и не торопящегося спуститься от лопаток ниже. Это может быть взгляд вора, оценившего мою платежеспособность. Но я была уверена, что это взгляд принадлежит ЕМУ.