— Морду набить. И запереть. И поставить охрану. Ты хоть понимаешь, КАК это опасно?
— Я то понимаю… — озадаченно пробормотал Лешка, — сейчас же поеду домой.
— Быстрее, Лешенька. И ради Бога, позвони ему прямо сейчас. Пусть сидит на месте, никому не открывает. К компьютеру — под страхом расстрела! Не подходить!
Черт, черт бы его побрал! Как я не подумала об этом рукастом и головастом мальчике? Взломать пароль для него — как мне зубы почистить. Он же видел фотографии… Ах, как наивно было предполагать, что не получив информации, он оставит историю, забудет. Сердце так громко ухало в груди, что я почти оглохла. Лишь мимоходом глянув на письма, поняла, как далеко зашло дело. Читать переписку внимательно я не могла. Страшно…
Это сделал за меня Марко. Когда он поднял от монитора лицо цвета обезжиренного молока, я второй раз с момента начала расследования свалилась без чувств. Очнулась от резкого аммиачного запаха. Марко совал мне под нос смоченную нашатырем ватку и гладил по голове.
— Настенька, не надо так сильно боятся. Все будет хорошо. Я знаю. Вы верите хоть немного в то, что я действительно кое-что знаю? С мальчиком все будет хорошо. Обещаю.
— Обещаете? Точно? — я вцепилось в рубаху Марко.
— Точно.
— Поклянитесь, не знаю… поклянитесь своей мамой, что вы мне сейчас не врете, что вы не успокаиваете меня.
— Моя мама умерла. Но я вам клянусь. Чем хотите.
Нет, не сильно успокоили меня горячие заверения Марко.
— Что в письмах?
— Они договорились о встрече. Только прошу вас, не надо больше падать в обморок. Нам всем нужно сохранять спокойствие и выдержку. Он вступил в фазу активной игры. Сейчас он будет изо всех сил привлекать наше внимание, провоцировать нас, толкать на необдуманные поступки. Мы не должны идти у него на поводу.
— Господи, господи… черт!
— Вы уж определитесь, кто именно.
— Какая разница. Прошу вас, позвоните Алексею, узнайте, дома ли мальчик.
— Пока вы лежали без чувств, я уже это сделал.
— И… что?
— То самое. Мальчика дома нет. Давайте действовать по порядку. Настя, прошу вас. Это очень сейчас важно. Сохранить рассудок и способность к продуманным действиям. Убивать мальчика — не в логике его поступков, не в логике всей его личности. Послушайте меня.
— Да, Марко, я слушай. Я в порядке. Наверное.
Лешка никогда мне этого не простит. Даже если Марко прав и с Филиппом все будет в порядке, он мне не простит этой истории. О чем я думаю? Какая свинья. Да и пусть, пусть не простит. Главное, чтобы все обошлось. Боженька, пожалуйста!
— Итак, — продолжил Марко, — мы сделали здесь практически все, что хотели. Остался не так много. Мы вполне успеваем съездить в «Пантеру», пообщаться с сестрой Анны Гетерс и улететь завтра первым рейсом. Сегодня самолетов в Москву все равно уже нет. Иван останется здесь, будет дальше работать с немецкими коллегами.
— Да, да, хорошо, конечно. Скажите, о чем они говорили с Филиппом?
— Все о том же. Этот юный максималист решил выяснить, не боится ли Пантера повторить участь своих жертв? Он спросил, что будет, если и с ним, с Пантерой, кто-то когда-то проделает такое?
— Идиот. Какой идиот.
— А еще он обвинил этого зверя в трусости. Он ведь, Настя, писал от вашего лица.
— Бред какой. Полный мрак.
— Согласен. Именно поэтому мы должны быть собранны, внимательны и осторожны. Во мраке угодить в ловушку совсем нетрудно.
11. Ложный ход
Время поджимало. Поставив в Москве на уши всех, кого только можно, мы отправились в клуб. Чтобы хоть как-то прийти в себя я выпила лошадиную дозу успокоительного. Меня накрыло спасительной вязкой тупостью. Марко предложил остаться в гостинице, но бездействие пугало. Я должна была оставаться в гуще событий, иначе совсем конец.
Немецкая «Пантера» кардинально отличалась от московской. Это было что-то вроде виллы, расположенной под сенью вековых лип в одном из пригородов в сорока километрах от Бонна. В этот час в клубе была лишь обслуга и пришедшие по нашей просьбе хозяева. Женщина с внешностью путаны на пенсии и пузатый господин с тараканьими усами. Может я пристрастна и субъективна, но на их лицах лежала тяжелая печать порока. Уж не знаю, кем они были по первой специальности, но увлечение свигом свинцовым каблуком прошлось по их облику. Я не ханжа, твердила я себе и все-таки невольно морщилась, садясь на лоснящийся кожаный диван в темном душном холле.
Пока Марко беседовал с Анжелой и Зигфридом, я каждые пять минут отправляла сообщения Гришке. Лешке просто рука не поворачивалась писать. В итоге Григорий не выдержал, набрал мой номер и в грубых, исключенных из всех словарей выражениях, объяснил, куда мне стоит засунуть свою неуместную активность. Я сдалась. Забившись в угол дивана, ждала, пока Марко задаст все интересующие его вопросы. Он не очень торопился убраться восвояси из этого злачного местечка.
В какой-то момент разговор пошел на повышенных тонах. Марко настаивал, владельцы «Пантеры» спорили с ним, мотая головами из стороны в сторону.
— Так я и знал, — шепнул мне итальянец, — они ведут скрытую съемку. Выйдите, я их дожму. Здесь может оказаться слишком жарко для ваших нервов.
Через две выкуренные сигареты Марко позвал меня обратно. Анжела и Зигфрид сдались. Хотела бы я посмотреть на человека, который способен устоять перед этим гигантом. В небольшой комнатке нам предоставили компьютер и несколько флеш-дисков, где хранилась подробная кинолетопись клуба. Знали бы гости, что ни одно их телодвижение не остается незамеченным для крошечных, надежно замаскированных камер. Это было вопиюще противозаконным. Ушлые хозяева заведения и под пытками не признались бы полиции о том, что наглым образом снимают все, что происходит в этих стенах. Но Марко — это хуже, чем пытка. Его глаза умели быть не только мудрым, отрешенными, внимательными, добрыми. Они умели жечь посильнее каленого железа. При желании одним только взглядом он мог произвести прижизненное вскрытие.
Попытавшись просмотреть хотя бы часть файлов, мы поняли, что за этим занятием рискуем встретить зиму. Не слушая истерических возражений, взяли диски с собой и вежливо помахали ручкой.
— Ариведерчи э граци! — Марк подмигнул черной пантере над входом и достал из кармана ключи от машины.
Сестра Анны Гетерс Ингрид, прежде чем дать Марко ответ на его первый вопрос, минут двадцать хлюпала носом, стыдливо закрывшись белым кружевным платочком. Она явно успела отметить свой полувековой юбилей. Года три тому назад. Но одевалась и вела себя, как старшеклассница. Расшитые пайетками розовые джинсы дополнял легкомысленный топик и кроссовки на платформе. Крашеные разноцветными прядками волосы и люминисцентно яркие ногти гармонировали с ее обликом и дизайном кукольно маленькой гостиной. От ярких красок не уберегся даже корпус телевизора, упакованный в оранжевый короб.
Разглядывая фотографии из семейного альбома, я поразилась внешнему сходству сестер. Если бы я не знала доподлинно, что Ингрид на десять лет старше Анны, решила бы, что они близнецы.
Все еще продолжая всхлипывать, женщина что-то тихо втолковывала коллеге. Он внимательно слушал, держа костлявую лапку прелестницы в своих огромных ладонях. Начав говорить, она уже не могла остановиться, от Марко не требовалось уточняющих или наводящих вопросов, речь лилась из нее полноводной рекой.
— Знаете, я боюсь даже спрашивать, — сказала я, когда мы распрощались с сестричкой.
— Не преувеличивайте, Настенька, — грустно улыбнулся великан, — разве в этом страх? То, что было с ними до смерти, сейчас уже не столь важно. Чем они увлеклись, что за бесы владели их душой.
— Не скажите. Если мы не будем знать все о них, то как убережем остальных?
— Никак. Это не входит в наши задачи. Взрослые люди должны понимать, что играя с огнем, всегда рискуешь обжечься до смерти.
— Вы циник, Марко. При всей вашей просветленности вы страшный циник!
— Выбросите эту дурь из головы. Кто просветленный? Я просветленный? Я Настя — бывший мент. Хорошее слово «мент», очень оно мне у вас нравится. Вы, Настя, когда-нибудь видели просветленного мента? А насчет Гетерсов вы правы. К сожалению, память старушки Ингрид очень затейливо архивирует воспоминания, она несла какой-то бред про Сатану, который явился к сестре и ее мужу, про знамения. Из всей это чуши я понял только одно — они тоже делали стойку на все, что так или иначе касалось нашей темы.