французских костюмах.
Начало в 7 часов вечера. Плата за вход по усмотрению
публики. Сидеть десять копеек.
Милости просим.
Только одно представление!.. Одно! Одно!
«Сегодня театр играет, а завтра уезжает»…
Для того, чтобы не вышло каких-нибудь недоразумений с «начальством», Александров-Майский был командирован для переговоров в местное волостное правление. Там старшины не оказалось: он уехал на пчельник… Писарь Храповицкий счёл долгом сначала «поломаться» и изобразил из себя «начальство». Он даже потребовал паспорт, который и был ему показан. Но, во-первых, самому г-ну Храповицкому любопытно было взглянуть на «московских артистов», а во-вторых из бокового кармана известной уже нам крылатки очень соблазнительно выглядывало стеклянное горлышко… Как бы то ни было, в конце концов писарь изъявил своё согласие и через полчаса был уже «приятелем» Александрова-Майского, хлопал его по плечу и осведомлялся «нельзя ли как насчёт ахтёрки», вследствие чего Александров-Майский показал ему жест, неупотребительный в обществе. Тут же были изготовлены «почётные билеты» для важных сельских обывателей по указанию писаря. Они предназначались для самого Храповицкого, для земского фельдшера Косухина, для собственника мелочной лавочки мещанина Обирихина… Учительница земской школы, по требованию писаря, была лишена этого «почёта»: «вольнодумствует и много о себе понимает»…
К счастью, в этот знаменательный день был праздник: «десятая пятница», и поэтому крестьяне не работали: староста грозился штрафом, если кто поедет в поле. Уже к пяти часам вечера около гумна крестьянина Прохора Карпова вся изгородь была плотно облеплена ребятишками, которые быстро соскакивали и бежали прочь, как только показывался из сарая кто-нибудь из «московских» артистов. В сарае была устроена из нескольких досок длинная скамья, перед которой было поставлено несколько стульев для «почётных» лиц. Сарай был разделён надвое чем-то вроде занавеса, состряпанного из рогож, окрашенных извёсткой, по которой были пущены красные разводы.
«За кулисами» устраивалась «лесная декорация» с рекой для «Ночного». Тут же в углу была приспособлена уборная для Людмилиной… Александров-Майский расхаживал перед «рампой», во фрачной паре… Людмилина волновалась, повторяя роль из «Ночного»: точно перед настоящим спектаклем. Она возмущалась, что не будет суфлёра, и боялась «накладок»… Лисенко занимался более важным делом: он сидел у входа в сарай и собирал плату за вход. Многие платили по пятаку, по три копейки, а те, кто рассчитывал пробраться даром, стояли поодаль. В толпе шёл говор, смешки, замечания. Очевидно, всех заинтересовало необыкновенное событие. Лисенко был доволен своей выдумкой. В «кассе» уже набралось рублей пять-шесть, кроме того мещанин Обирихин прислал? ф. чаю и два фунта сахару. Писарь обещал устроить по окончании представления «угощение». Словом всё шло как по маслу… К семи собрались «аристократы», Лисенко, протрубив трижды в кларнет, исчез за перегородку; быстро осмотрел «партер» и, выслав к «кассе» дьячкова сына Тишу, навязавшегося в помощники, крикнул: «Давай!» «Занавес» распахнулся, и первое отделение началось.
Я думаю, что можно обойти молчанием это экстраординарное «гала-представление». Читатель ровно ничего от этого не потеряет. Скажу только, что больше всего понравилось «звукоподражание немцу, еврею, армянину и прочее», и при этом мещанин Обирихин пришёл в такой восторг, что начал кричать: «Браво!» (В антрактах был устроен импровизированный буфет, чего недоглядела супруга Обирихина). Затем он отправился за кулисы и вручил Лисенко пятирублёвый золотой, сказав: «Ловко, мошенник, уважил»…
Но, увы! Счастье непродолжительно: не успел ещё Лисенко окончить «звукоподражания» в третий раз на «bis», как в сарае появилась новая фигура. «Это что за скопление народа?» — гаркнула «фигура»: она любила выражаться литературно. «Скопление» бросилось из сарая, поражённое неожиданностью; только крестьяне постарше, да молодёжь быстро опомнились и остались. Дело в том, что писарь Храповицкий был в «кондрах» с местным урядником, почему сему последнему не был послан пригласительный билет. К счастью, урядник отсутствовал «по мёртвому телу», так что не мог воспрепятствовать представлению. Но едва он вернулся, как его посетил помощник писаря Храповицкого и с самыми оригинальными добавлениями рассказал про «событие», не преминув при этом подробно сообщить, как писарь «в пьяном естестве» выражался о г-не уряднике. «Хорошо, — сказал г-н урядник, — будем посмотреть»… и отправился на гумно, сорвав по дороге «афишу».
Лисенко, довольный успехом своего предприятия (сбор уже превзошёл самые смелые ожидания), обдумывал в своей изобретательной голове новую антрепризу: собрав маленькую труппочку, отправиться по большим сёлам. О своих планах он уже успел сообщить товарищам к вящему их удовольствию. Впрочем, те не задавались обширными планами, но только видели, что теперь, во всяком случае, они доберутся до пароходной пристани, им хватит на билеты, а там… «увидим»… Настроение было приподнятое, Людмилина была весела и вертелась в пейзанской юбочке, готовясь к «живой картине»… Александров-Майский ухаживал за ней… всё шло так хорошо… И вдруг, не успел Лисенко окончить «звукоподражание» армянину, как произошло описанное волнение… Ещё минута, и грозное начальство явилось на сцене. «Это что такое? А подай-ка, любезный, документ»… Лисенко, видавший всякие виды, попросил его не «тыкать» и достал документ. «А по чьему разрешению изволите вы народ смущать-с?.. Я буду обязан вас куда следует доставить»… Лисенко, не видя защиты ни откуда, вынужден был взять урядника под руку и отвести в дальний угол. Там произошёл краткий, но убедительный разговор, после которого г-н урядник сказал: «Ну, ладно: на первый раз… Только уже будьте такие любезные… Пристань тут рукой подать; верстов двадцать… Потому, как мы сами отвечать могим»…
Этим недоразумение, а вместе с тем и «гала-представление» кончилось…
Наутро на телеге дядя Прохора восседали наши знакомые и тряслись к пристани. Настроение их было уже не столь радужное; Лисенко не строил планов новой сельской антрепризы, а Людмилина и Александров-Майский высчитывали, что если и удастся натянуть на билеты, то насчёт «буфета» будет стеснение…
1904