По лабиринту улиц и улочек он шел наугад, пока не увидел выходившего из какого-то дома архонта[2] в миртовом венке. Архонт узнал Диогена. Киник замедлил шаг, поднял фонарь еще выше и, притворяясь погруженным в думы, как бы ненароком задел сановника.
— Эй, Диоген! — окликнул его архонт. — Ты что, людей не замечаешь? И зачем, скажи на милость, тебе этот фонарь?
Диоген словно бы очнулся и проговорил:
— Я ищу человека.
— Да? Кого именно?
— Человека! — повторил Диоген.
— Забыл, что ли, на какой он улице живет? Так скажи, может, я тебе помогу…
— Да я же говорю, — Диоген начал терять терпение, — человека ищу!
— Ну да. Я понял, хотя все равно не возьму в толк, фонарь-то тебе на что?
Тут Диоген не выдержал, крепко обругал архонта и пошел прочь, сокрушаясь про себя, что у афинского должностного лица такие примитивные мозги. «Может, — подумал он, — хоть другим расскажет, а уж те поймут».
Не пройдя и ста шагов, он наткнулся на стоящую у порога жалкой лачуги уличную девку. Она была не из тех завидных дорогостоящих гетер, что пользуются всеобщим почетом и диктуют моду в одежде и философии. Приземистая, толстомясая, грузная не по годам, она походила на большинство афинских хозяек, чьи телеса подавляли в мужьях благое желание хранить супружескую верность.
— Куда это ты с фонарем, красавчик?
— Ищу человека, — машинально ответил Диоген.
— Надо же, вот и я ищу хоть кого-нибудь.
Девица жалостливо посмотрела на прохожего — в лохмотьях, с грязной бородой. И неуверенно предложила:
— Хочешь, пойдем со мной? Хотя… может, для тебя женщина — не тот человек… Мне-то мужчина нужен, но его поди найди. Кажется, их пруд пруди, а когда надо — ни одного, хоть тресни! Ну, как повезет, конечно… Может, с фонарем искать не так уж глупо. Помню, в Мегаре толстуха Пепсина тоже вешала перед своим домом фонарь…
Она трещала без умолку и, по рассеянности, все держала философа за руку. Диоген наконец дернулся, освободил руку и пошел дальше. Ему хотелось поскорее вырваться из паутины тесных закоулков, таких сумрачных, что свет фонаря лишь слегка рассеивал потемки.
Этот фонарь уже порядком осточертел кинику, он был бы рад погасить его или выкинуть куда подальше и на каждом шагу вздыхал:
— Первый раз решил положиться на умных людей и просчитался.
Чтобы попасть в более людный квартал, он свернул в зажатый между двумя рядами обшарпанных домов проход, где с трудом могли разойтись два пешехода. Все тут было завалено отбросами и нечистотами, так что Диогену приходилось ступать с осторожностью, держа фонарь у самой земли.
«Какая вонь, о боги, — думал он. — Я ищу человека и, похоже, уже напал на его след».
Наконец зловонная теснина осталась позади, Диоген вышел на широкую, обсаженную платанами дорогу, вдоль которой стояли скромные, но опрятные дома, портики, а между ними зеленели рощи. Тут царило мирное оживление, и в душе Диогена снова затеплилась надежда. Навстречу ему шли двое молодых мужчин. Оба красавцы, оба в изысканнейших нарядах. Под узкими туниками угадывалась затянутая в корсет из липовых дощечек талия, браслеты из золота и слоновой кости украшали обнаженные до плеча руки. Они томно ворковали, прильнув друг к другу, так что головы их, в венках из фиалок, соприкасались и крашеные белокурые локоны смешивались. Диоген двинулся прямо на них, демонстративно подняв фонарь, но они брезгливо отпрянули от него и дали пройти мимо.
— Ах, милый мой, что за мерзкий урод! Я весь дрожу — это грязное животное, кажется, меня задело!
Досада и стыд захлестнули Диогена, у него не хватило сил ответить колкостью, он сгорбился, опустил руки и поплелся дальше; горячий фонарь обжигал ему ногу, но он даже не чувствовал боли. Вдруг он увидел, что из ближайшей рощи, в полусотне метров от него, выходит Золигност, и в страхе перед новым конфузом готов был повернуть назад. Золигност Родосский был модным художником. Он объявился в Афинах всего с год назад, но уже получил столько государственных заказов, что не успевал справляться с ними, и знаменитейшие граждане сражались за честь позировать ему. Пока Диоген колебался, Золигност заметил его и издали замахал рукой: