Железный Хромец наш от такой северной невозмутимости кипятился все пуще и клятвенно обещал устроить чухонской гниде новую Полтаву, если тот… и так далее. Однако верного нагана Убеев покамест не доставал.
Неподалеку лениво перекуривали скарапеевские секьюрити. Видимо, команды на окорот Убеева им покамест не поступало.
Тут же шумная стайка иностранцев, возбужденно переговариваясь, снимала колоритную сценку на видео. Аж двумя камерами. Разумеется, в кадр попала и наша троица. Я скорчил жуткую рожу и, грозя кулаком, рявкнул: «Империалисты хреновы! Мы вам покажем кузькину мать! Мы вас закопаем!» Сконфуженные такой выходкой девочки принялись недовольно дергать меня за рукава, а иностранцы счастливо заржали. Может, стоит потребовать с них гонорар?
Стоянка такси была буквально в двух шагах.
— Дальше я сам.
— Уверен?
— Да.
— Погоди. — Лада раскрыла сумочку, достала блокнот. Быстро начеркала серебристым карандашиком несколько строчек. — Это — наши координаты. Мало ли что, вдруг пригодятся. Да и вообще, заходи. Будем рады.
— Будем рады, — эхом повторила за ней Леля.
Я открыл заднюю дверцу подмигнувшей мне зеленым огоньком «Волги», послал девушкам на прощание воздушный поцелуй. Дверца захлопнулась, такси сразу двинулось с места. В салоне почему-то стояла жуткая темень. Резко пахло жасмином.
— Ну, шеф, у тебя ионизатор! — сказал я, шаря в поисках выключателя. — Прямь слеза из глаз. Что, бензин подтекает? Как бы не угореть. Мне к парку Маяковского.
— Хе, — сказал водила. Как-то нехорошо сказал.
— Что значит — «хе»?
— Это значит, — услышал я мурлычущий женский голос, — что сначала авто поедет туда, куда нужно даме.
В мою ногу впились железные пальцы. Из темноты выплыло узкое щучье лицо с блистающими глазами и перламутрово-алыми губами, обрамленное словно бы застывшими языками пламени. Запах жасмина усилился многократно. Меня обдало жаром.
После чего я был сожран.
Глава третья
Алеф, Бет, Гиммель
Мудрый народ древние римляне. «Post coitum animal triste», — утверждали они. «После совокупления животное печально». Они были, конечно, правы. Я чувствовал себя животным. Изгвазданным по уши анималом. И был изрядно печален. Но все-таки человек — скотина особая.
С тонкой нервной организацией. Поэтому был я вдобавок на хорошем взводе. — Э! Чем это от тебя несет? — Сулейман брезгливо повел своим породистым шнобелем. — Ты где вообще был? Я ответил, где и чем — кратко и емко. Мне было уже все равно. Он крякнул, побагровел, но каким-то чудом сдержался. Сухо спросил: — А точнее? — Коньяк есть? — спросил я.
— Хохловский клопомор.
— Согласен, — сказал я. — Итак, сто пятьдесят клопомора и корку лимона.
— Не наглей, мальчик. Он сделал пасс мизинцем. Меня ухватило за шкирку и поволокло. Отпустило возле кофейного столика. Чувствуя спиной и особенно тем, что ниже спины, его бешеный взгляд, я наплескал полстакана бледно-желтого одесского «Борисфена», выхлебал в три глотка, заел подсохшим пересоленным сыром. Ну, пикант, блин. Андеграунд от гастрономии. — Керосин и мыло, — морщась, сообщил я и, как давеча, икнул.
— Другого не достоин, — презрительно ответствовал Сулейман. — Теперь говори.
— Там была ламия. Понимаете, эта тварь, с которой китайчонок базарил, была ламия!!
Разумеется, ни мой обличительный тон, как и прокурорская поза не оказали на него желаемого действия. Он равнодушно поинтересовался:
— Так что? Хочешь, чтобы я схватился за голову и закричал: «Аи беда, не может быть!»? Что-с? А? Да не мычи ты!
— А если хочу?
— А облезешь, — удовлетворенно сказал он. — Ну, хорошо. К твоему сведению: добрая… хотя какая еще доброта? Доброты-то там как раз в помине нет… короче говоря, минимум треть трансвеститов — люди-змеи. Ты разве не знал? А кто преимущественно работает на станциях переливания крови — это тебе тоже надо рассказать? А пожарные? Проводники в общих и плацкартных вагонах поездов дальнего следования? Механики на металлургических предприятиях?
Я ошалело хлопал глазами. Пожарные, проводники… ладно. Механики-то тут при чем? У меня отчим — главный механик на «Императрицынском алюминии». Обыкновенный вроде дядька. Да нет, точно обыкновенный. Трубку курит. Стихи пописывает. Вполне приличные, надо отметить, стихи. Да что там — великолепные! «Мой личный ангел в облаке промерзлом не отрывает взгляда от земли: считает он невыпавшие звезды — он караулит промахи мои…» «Поспешим, оставляя на ветхом причале саблезубый зазубренный фарт, якоря, абордажные крючья печалей и скандальные морды бомбард[12]…» А еще футбол любит, водку, матушку мою… хм. Матушку?.. Хм!