<p>
Гагарин: “Как самочувствие? Как дела? “Заря”, прием”.</p>
<p>
Комаров (бодрым голосом): “Самочувствие отличное! Все в порядке!”</p>
<p>
Гагарин: “Поняли! Вот тут товарищи рекомендуют дышать поглубже. Ждем на приземлении! Я – “Заря”, прием!”</p>
<p>
Комаров: “Спасибо, передайте всем”.</p>
<p>
Далее начинаются сильные помехи, Владимир Комаров что-то говорит довольно громким голосом, но разобрать, что именно он сказал уже практически невозможно. При большом желании, конечно, среди шума радиопомех еще можно угадать слово “произошло” или “произошла” и вроде бы первый слог “раз…” следующего слова. Но достоверно сказать, что произнесена именно фраза “произошло разделение отсеков корабля”, увы, нельзя.</p>
<p>
Кстати, автор не одинок в своих сомнениях относительно последней фразы, сказанной в докладе на Землю Владимиром Комаровым. Например, в статье Павла Аксенова “Космонавт Комаров: первая жертва космической гонки” читаем:</p>
<p>
“С Комаровым на связи был его дублер - Юрий Гагарин. Последние слова этих переговоров известны.</p>
<p>
“Вот тут товарищи рекомендуют дышать глубже. Ждем на приземлении”, - сказал Гагарин, а Комаров ему ответил: “Спасибо. Передайте всем. Произошло раз...”.</p>
<p>
Далее корабль вошел в плотные слои атмосферы, и связь прервалась. Специалисты считают, что Комаров хотел сообщить о разделении спускаемого аппарата и корабля” [10.34].</p>
<p>
Специалисты, конечно, могут считать и предполагать все, что угодно, но четко разобрать на записи слова “произошло разделение” невозможно (из-за шума радиопомех слова космонавта можно истолковать и совершенно противоположным образом – “не произошло разделения”). Даже если допустить, что Владимир Комаров перед этим последним диалогом с Юрием Гагариным действительно сообщал о том, что двигатель корабля отработал 146 секунд и передал на Землю хронометраж с точностью до половины секунды, то, очевидно, что сообщений о разделении отсеков корабля от космонавта в Центр управления полетом не поступало. Нет в этом диалоге Гагарина и Комарова никаких упоминаний и о команде “Авария-2”. Напротив, Владимир Комаров уверенным тоном говорит, что спуск будет “нормальный, настоящий” и “автоматический”, то есть управляемый, с использованием системы управления спуском. Значит, вплоть до момента потери связи с Землей, космонавт не знал, что кораблю предстоит баллистический спуск.</p>
<p>
Даже если бы фраза “Разделение произошло” и была произнесена Владимиром Комаровым, это само по себе еще ни о чем не говорит. Во время “происшествия с Волыновым” и телеметрия, и сам космонавт сообщили об успешном отделении приборно-агрегатного отсека, и только потом, через какое-то время, Борис Волынов взглянул в иллюминатор и обнаружил за ним антенну. Так и Владимир Комаров до поры до времени мог быть уверен, что все идет штатно, что приборно-агрегатный отсек отделился.</p>
<p>
(Кстати, догадаться, что у Владимира Комарова отличное самочувствие можно только по бодрому звучанию его голоса. Свидетельствует Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Евгений Васильевич Хрунов:</p>
<p>
“Была составлена закрытая таблица передачи. У нас было два понятия: если космонавт чувствует себя удовлетворительно в полете, то передает, что отлично, А если чувствует себя плохо, то должен передавать, что хорошо. Кому это было нужно? Не знаю, кому. Ну, было время, и была ситуация. Ее нет смысла обсасывать, обсуждать и тем более критиковать. Поэтому когда прилетел вертолет к месту падения (корабля 7К-ОК № 4 (“Союз-1”) – С.Ч.), увидели сверху эту картину, то летчики растерялись. Сначала передали, что космонавт чувствует себя “не очень”. Никак не могли понять, что же на самом деле произошло” [10.19].)</p>
<p>
По данным телеметрии разделение отсеков корабля 7К-ОК(А) № 4 (“Союз-1”) произошло 24 апреля 1967 года в 3 часа 09 минут 20 секунд по мировому времени. Случилось это где-то над Средиземным морем, южнее побережья Испании.</p>
<p>
По показаниям телеметрии в 3 часа 14 минут 09 секунд, то есть через 289 секунд после разделения отсеков, с борта корабля 7К-ОК(А) (“Союз-1”) поступил сигнал “Авария-2”. Что это значит? Автор позволит себе напомнить слова Бориса Раушенбаха (см. цитату из воспоминаний Бориса Чертока, приведенную выше):</p>
<p>
“Двигатель причаливания и ориентации не справился с возмущающим моментом из-за несимметрии (корабля, поскольку левая солнечная батарея на нем была в свернутом положении – С.Ч.), и гироскоп выдал команду “Авария-2” после восьмиградусного ухода (корабля от расчетных значений траектории полета – С.Ч.). Но это не страшно - тормозной импульс полноценный. Только теперь после команды “Авария” мы сорвемся с управляемого спуска на баллистический. Система ориентации выключена”.</p>
<p>
Не является ли выявленное автоматикой корабля отклонение в восемь градусов доказательством того факта, что приборно-агрегатный отсек все-таки на самом деле не отделился от спускаемого аппарата, и теперь под действием начинающих проявляться аэродинамических сил оставшаяся правая солнечная батарея “заваливает” корабль “в сторону”? Наверное, и сам Владимир Комаров в этот момент мог бы заменить “нестандартную ориентацию” корабля, но связи с бортом “Союза-1” в этот момент уже не было.</p>
<p>
Но не было ли?</p>
<p>
В 1996 году в московском издательстве “Патриот” вышла книга воспоминаний “Космос начинается на Земле” Бориса Анатольевича Покровского, долгое время работавшего сотрудником Командно-измерительного комплекса. В ней были такие строки:</p>
<p>
“Помню, через несколько дней после гибели Комарова меня вызвал генерал А.Г.Карась, сказав по телефону, чтобы я распорядился принести к нему в кабинет магнитофон. Оказалось, что из Министерства иностранных дел СССР ему передали пленку, полученную по “дипломатическим каналам” из ФРГ. Помня, что я немного знал немецкий, Андрей Григорьевич пригласил меня прослушать пленку, на которую немецкие специалисты записали по радио несколько минут информации с борта “Союза-1”. Комментарий специалистов к этой записи шел, разумеется, на немецком. По коротким фразам Комарова можно было сделать вывод, что он чем-то обеспокоен, а потом сквозь радиошумы послышалось слово “погибаю”. Но о парашютной системе не было сказано ни слова. Речь шла о повышении температуры внутри корабля. Запись была сделана, видимо, на одном из заключительных витков, если не на последнем (!!! – С.Ч.). Немецкий комментарий особого интереса не представлял. Правда, в нем содержался намек на неполадки в советском космическом аппарате, последствия которых трудно предсказать...” [10.35].</p>