Здесь ничего не изменилось: все те же желтые фонари, все те же тропинки, снег, изредка доносящаяся до слуха музыка из кафе. Я прошел дальше, оглядываясь по сторонам и почти видя картинки из памяти, словно воспроизводимую видеокассету. Удивительно, но на снегу даже остались два снежных ангела. Конечно, уже не таких ровных, но все-таки оставшихся. Это тоже смахивало на старую кинопленку.
А потом я просто повернул голову, заметив ее в конце дорожки. Изи стояла там, совершенно точно заметив меня. И первым порывом было подойти, заговорить, сделать хоть что-то, а не стоять здесь, как полнейший идиот, впервые увидевший девушку. Но я знал, что так нельзя. Нельзя просто взять и стереть все, что происходило. Нельзя просто взять и стереть все то, что могло случиться. Нельзя было взять и стереть правила, страх, панику, мысли о том, что из-за меня она могла лишиться образования, мечты и будущего, поэтому я не пошел следом, поэтому вернулся в машину и поехал не домой, а немного дальше. Там, где, по крайней мере, один человек был рад мне.
Дорога до родительского дома заняла больше времени, чем я ожидал. Видимо, многие выбирались за город на праздничные дни, планируя провести время с семьей. Стало даже смешно от того, что я стоял в той же пробке, что и счастливчики, для которых такие встречи и ужины были чем-то хорошим и веселым, запоминаясь, как счастливые мгновения, а не пытка. Хотя, кто я такой, чтобы об этом судить? Наверняка, большинство из тех, кто стоял в этой же пробке мыслили так же, как я. Пришлось прибавить радио, чтобы задорные, радостные мотивчики многочисленных песен заглушали все остальное.
Спустя час я стоял на крыльце родительского дома, думая о том, чтобы развернуться и уехать, по пути назад обругав себя с головы до ног за такие выкрутасы. Но целый час, который был уже потрачен на дорогу отрезвлял, поэтому я все же постучал.
Дверь открылась спустя всего несколько секунд, являя на пороге взволнованную и удивленную маму, лицо которой мгновенно просияло при виде сына. Она ловко притянула меня в объятия, даже несмотря на то, что уже давным-давно в длину я ее перерос.
— Неужели я перепутала дни и опоздала с ужином? — спросила женщина, лукаво улыбаясь и впуская меня внутрь.
— Из нас двоих только я способен перепутать расписание и дни недели, — усмехнулся я, снимая пальто и обувь в коридоре.
— Почему-то так и думала, что приедешь сегодня, приготовила рыбный пирог, как ты любишь, — она ласково улыбнулась, направившись на кухню. Я пошел следом, вспоминая, что сегодня успел только позавтракать.
— Отец дома?
— Нет, у них что-то вроде корпоратива с деканами других факультетов, — она махнула рукой, — он и меня звал, но я отказалась, будто как чувствовала, — мама включила чайник, поставила тарелки на стол, затем резко перевела на меня взгляд. — Что-то случилось?
— Нет, просто подумал, что утром могут быть пробки, но, кажется, все их собрал сейчас, — ответил я, отодвинув для нее стул и потом опускаясь на соседний.
— Да, неудачное для дороги время, — скривилась женщина, — но я рада, что ты приехал сегодня. Я очень скучаю, — тут же добавила она, а затем чайник засвистел, и мама поднялась, чтобы налить нам чай и поставить тарелку с пирогом на стол. Раньше она готовила рыбный пирог почти каждые выходные, так что это было почти возвращением в детство, что-то давно забытое, потерянное, но бесконечно теплое. Как и неспешный разговор ни о чем за ужином, наполненный воспоминаниями, обсуждением всего на свете и просто уютом, от которого наполнялось сердце и все проблемы забывались. Все, кроме одной, которую нельзя было назвать проблемой, и о которой я думал весь последующий вечер, развалившись на диване в гостиной, пока по телевизору шел какой-то непонятный фильм, а мама сопереживала каждому появляющемуся на экране герою. В какой-то момент я повернулся, заметив, что мама неотрывно смотрела на меня уже непонятно сколько времени, будто ожидая, что я что-то скажу, но я продолжал молчать.
— Кристиан, — о, я знал эту интонацию. С нее обычно начинался допрос с пристрастием.
— Да?