– Неужели это тот самый Мюнхгаузен?
– Ага.
– Прекрати спать. Поговори с коллегой. Откуда у нас в городе его шпага?
– Почему нет? Он же жил в Петербурге.
– У нас в Петербурге? А почему тут изображен такой странный пузатый мужичок?
– Это монах. По-старонемецки «мюних». Фамилия Мюнхгаузен переводится «Дом монаха».
– Да?
Осипов все еще махал шпагой в воздухе.
– А оленя с деревом во лбу он тоже в Петербурге убил?
– Ага.
– Нет, серьезно: неужели это было в нашем городе?
– На том месте, где сейчас станция метро «Владимирская», при императрице Анне Леопольдовне находился заказник. В смысле сад, в котором разводили оленей под императорскую охоту. А вдоль Загородного проспекта росли вишневые деревья. Неужели ты не знал?
– Я, если честно, и про императрицу Анну Леопольдовну-то первый раз в жизни слышу.
Стогов лежал на диване, отвернувшись к стене, и пытался заснуть. Осипову спать совсем не хотелось.
– Неужели он эту самую шпагу в своей собственной руке держал? Блин! Я ведь про Мюнхгаузена, еще когда маленький был, в книжке читал. А теперь держу его шпагу. Будто руку ему пожал.
Шпага была тяжелая. И, наверное, очень дорогая. Капитан несколько раз переложил ее из руки в руку.
– А чего он вообще в Петербург-то приперся? Он же вроде немец был?
– Да, немец.
– И чего ему у нас понадобилось?
– В Петербург барон Мюнхгаузен прибыл по поводу сокровищ ордена тамплиеров.
– Да ладно! Откуда у нас в городе сокровища ордена тамплиеров?
– Долгая история.
– Ну, ты ведь мне ее расскажешь?
– Черт тебя подери! Знал бы ты, как у меня болит голова.
Стогов сел на диване и потер опухшие глаза. Потом включил компьютер, подождал, пока тот прогреется. Компьютеры в их отделе были старые и прогревались долго. Стогов успел выкурить сигарету, зато потом быстро нашел нужную страницу:
– «Орешек знанья тверд, но все же мы не привыкли отступать!» На, просвещайся!
Капитан заглянул в монитор. Прочитал первое предложение: «Все началось с того, что в январе 1725 года в недавно основанной столице Российской империи скончался император Петр…»
– Что это?
– Тут все и о бароне, и о сокровищах. А если ты попробуешь разбудить меня еще раз, я зарежу тебя вот этим старинным клинком.
Стогов плюхнулся обратно на диван и заснул, похоже, еще прежде, чем капитан успел придумать какую-нибудь остротку в ответ. «Ну и черт с тобой», – подумал Осипов. Развернул монитор к себе и стал читать.
Все началось с того, что в январе 1725 года в недавно основанной столице Российской империи скончался император Петр. Зима в том году была удивительно холодной. Над промерзшей почти до дна Невой высился силуэт недостроенного Петропавловского собора. Он был громадный, мрачный, сырой. Как и всё в империи, которой уже четверть века правил Петр.
А почти напротив собора, на левом берегу реки стоял деревянный дворец императора, и в жарко натопленной спальне дворца метался и агонизировал его владелец. Одет он был в одну ночную рубашку, из-под которой торчали волосатые ноги, а лицом – черен от недуга, измучен и небрит.
После праздника Крещения император почувствовал первые признаки болезни, ставшей для него смертельной. Восемь дней подряд дворец оглашался его криками и стонами. Боль, похоже, была нестерпимой, и с каждым днем положение становилось лишь хуже.
Боязнь смерти самодержца казалась даже и мелочной. Он то велел помиловать всех содержащихся в тюрьмах преступников, то, наоборот, отдавал жестокие и сумасбродные приказания. Состоявший при августейшей фамилии шотландский хирург Горн решил зондом проложить путь моче, но оказалось, что причиной задержки мочи был не камень, а едкая материя, скопившаяся в мочевом пузыре. Она образовала множество нарывов, воспалилась и разъела в конце концов тело императора изнутри.
На девятый день император окончательно потерял приличествующее ему достоинство. Он плакал, хватался за людей, стоящих у его одра, и целовал им руки. Крики его были слышны по всей округе, и вскоре Петр был уже не в состоянии с полным сознанием отдавать распоряжения, которых требовала его близкая кончина. Единственным, кто сохранял хоть какие-то остатки хладнокровия, был князь Меньшиков. Когда толстая и заплаканная супруга императора Екатерина попыталась с криками «Что же делать, Сашхен?! Делать-то теперь что?!» закатить ему истерику, он прилюдно отхлестал ее по щекам, лягнул обутой в ботфорт ногой и велел гвардейцам увести дуру вон.