– Люк! Я твой отец!
На столе тренькнул телефон. Адъютант снял трубку, молча послушал, а потом встал и зашел внутрь кабинета. Часы на стене тяжело тикали. По стеклам стекали капли дождя.
Майор вздохнул и скосил на Стогова глаза.
– Знаешь, – сказал он, – может быть, сейчас и не самое подходящее время… Но я все-таки скажу.
Часы тикнули еще пару раз. Капли сползли еще на несколько сантиметров вниз.
– Никогда и никому этого не говорил, а тебе вот скажу.
Подобные предисловия Стогову никогда не нравились. После них собеседник обычно начинал пороть полную чушь. Он даже открыл рот, чтобы попросить товарища майора не начинать, но не успел: из кабинета очень вовремя вышел голубоглазый адъютант.
Он широко открыл дверь и сказал, что их ждут.
Со времени, когда майор был в этом кабинете последний раз, ничего тут не изменилось. Стол генерала был по-прежнему необъятен, а хозяин стола по-прежнему суров. Закону и порядку (за соблюдением которых следил генерал) по-прежнему ничто не угрожало.
Сколько именно лет генерал отслужил в Управлении, не помнил никто не свете. Ясно было, что очень долго. И вообще: Управление было создано им и работало только благодаря ему. Иногда майору казалось, что этот человек был всегда. Когда в самом начале мир возник в результате Большого Взрыва, генерал, наверное, нахмурился и строго спросил: «Что за грохот? Немедленно прекратить!»
Когда они зашли в кабинет, генерал поднял на них тяжелые, будто у Вия, веки, внимательно оглядел, а потом рукой показал, чтобы присаживались. Они присели. Генерал вздохнул и стал говорить. Голос у него был стариковский, с этакими дребезжащими модуляциями. Справа от генерала стоял его молодой адъютант, который время от времени протягивал шефу необходимые бумаги. Генерал брал их, просматривал и клал на стол перед собой. Стопка из бумаг получилась довольно толстой.
– То, что вы, трое, оказались в метро в момент инцидента, большая удача, – говорил он. – То, что вы видели случившееся собственными глазами, здорово поможет следствию. Инцидент будет расследован, виновные наказаны, выводы сделаны. Но пока идет следствие, я хотел бы попросить вас держать язык за зубами. Никаких интервью, никакой лишней болтовни. Обращаюсь к вам не как к подчиненным, а как к офицерам: сами должны понимать, что к чему.
Генерал говорил, что произошедшее в метро – большой удар для города. Особенно болезненный в сложившейся ситуации. Газеты тут же подхватили эту неприятную тему и стали орать, что, мол, руководство не в силах обеспечить безопасность жителей. Этим разговорам необходимо положить конец. Инцидент должен быть расследован, а его последствия ликвидированы. Но на это требуется время, и он рассчитывает, что до окончания следствия они проявят выдержку.
Он обвел их своим тяжким взглядом, и майор почти против воли втянул живот и распрямил спину. Ему казалось, что на этом беседа будет окончена. Сейчас генерал их отпустит. Он даже приготовился встать, но тут сидевший справа от него Стогов задал совершенно дурацкий вопрос:
– А почему?
– Что «почему»?
– Почему мы не должны обо всем этом говорить?
Майор покосился на Стогова. Но тот смотрел только на генерала. Ему, похоже, и вправду было интересно услышать ответ на свой вопрос.
– Знаете, сколько я работаю в вашем Управлении, все время только и слышу: «Никаких лишних разговоров!» Но никто и никогда не мог мне объяснить, чем эти разговоры могут повредить? Людям хочется знать правду – ну так и пусть они ее узнают. Чего тут плохого?
Генерал молча смотрел на Стогова. Под таким его взглядом писались от испуга офицеры с ох какими большими звездами на погонах. А вот Стогову взгляд был, похоже, пофиг. За столом он сидел, развалившись, и усмехался уголком наглого рта.
Генерал медленно произнес:
– Какие глубокие у тебя мысли, сынок. Надо нам как-нибудь сесть, не торопясь пофилософствовать.
– Это все, что вы скажете?
– А что ты хотел бы услышать?