Священник все равно влез в разговор:
– Собор отреставрировать согласились, да. А треть монастырской территории отобрали.
Бизнесмен только пожал плечами:
– Почему этот пустырь нужно называть «монастырской территорией»? Слева от собора раньше располагалась незастроенная площадка. Теперь мы возведем на этом месте важное для города сооружение. Причем часть денег пустим на восстановление вашего же собора.
– Не стыдно вам такое говорить, а? Вы что собираетесь делать? Вы монастырь собираетесь бульдозерами срыть! Монастырь! Который еще до нашего рождения тут стоял! И до рождения наших отцов и дедов. Он века тут простоял, а вы его под нож!
– Ну какие века? Откуда тут взялись какие-то «века»? Вы бы хоть иногда вслушивались в смысл слов, которые произносите! Мы собираемся убрать с монастырской территории всего одно здание. Очень маленькое и не представляющее ценности. Вот заключение искусствоведческой комиссии: здание было построено в тысяча девятьсот шестнадцатом. Ему еще и ста лет нет. Причем сперва здание использовалось как монастырская уборная. Иначе говоря, как туалет для монахов.
– Так ведь для монахов же!
– Так ведь туалет!
Генерал поднял свою сухую старческую ладонь и бессмысленную полемику пресек. Его окончательное решение было, как обычно, мудрым и устраивало вроде бы всех. Признаков преступления в данном деле обнаружить ему не удалось. Но проверка проведена все равно будет.
– Вот вы, – взгляд уперся в батюшку, – напишете заявление, в котором изложите суть дела. А ты, – он поискал глазами затерявшегося в толпе майора, и тот сразу принял стойку «смирно», – заявление примешь и станешь лично отчитываться передо мной о ходе проверки. Не позже завтрашнего вечера жду ответа. Вопросы?
Вопросов ни у кого не было. Придумать лучше, чем придумал генерал, никто даже не попытался. Облегченно вздохнув, чины доковыляли до стоянки, где припарковали свои дорогие машины, и стали рассаживаться. Голубоглазый адъютант генерала, прежде чем уехать, объявил Стогову, что завтра в пять тот должен прибыть в Управление.
– Хорошо. Я запомнил.
– В пять?
– Ровно в пять!
– И еще…
– Что?
– Я хотел бы поговорить с вами… по личному вопросу.
– Не сейчас.
– Вы знаете, о чем пойдет речь?
– Знаю. Но об этом мы с вами поговорим чуть позже. Ладно?
Молодой адъютант посмотрел на него своими васильковыми глазами, а потом, не прощаясь, развернулся и ушел. Последним от собора уехал майор. Прежде чем сесть в машину, он дал подчиненным важные инструкции:
– Чего тут расследовать, непонятно. Но дело, сами видите, взято на контроль. Грабить святыни начальство не даст, а тем, кто попробует, снимет за это голову. Так что вас двоих я попрошу: запишите тут все… с людьми поговорите, ладно? Найдете чего-нибудь – хорошо. Не найдете – тоже неплохо. Договорились? А потом сразу в отдел.
Он пожал им обоим руки и уехал. Они долго смотрели ему вслед.
Осипов полез за сигаретами.
– Заметил, какой он вежливый стал последнее время? Раньше гавкал на всех вокруг и разговаривал только строевыми командами. А теперь, смотри-ка: «Поговорите, пожалуйста, с людьми».
Стогов поглубже засунул руки в карманы и сказал:
– Да-а.
Майор последнее время действительно был на себя не похож. Это Стогов заметил и сам.
Лампочка под потолком в лифте почти не давала света. Он вытащил из нагрудного кармана куртки телефон и посмотрел, сколько времени. В тесной кабине они с майором сидели уже больше часа. Значит, воздуха оставалось от силы часа на два. А скорее всего, меньше. Майор как раз заканчивал длинную речь о храбрости. Начало ее Стогов, задумавшись, пропустил, а когда включился, майор почему-то уже говорил о том, что он, Стогов, очень храбрый человек. Доказательством чему служит то, что три недели тому назад в тоннеле метро он, Стогов, последним вылез из тонущего вагона и вдобавок прихватил с собой мальчишку в вязаной шапке. А вот майор никого не прихватил. И вообще, в тот момент подрастерялся…