— Ну и дела, брат! Пока мы с тобой воевали, здесь многое изменилось, ты не находишь? Пожалуй, порка откладывается!
Тиберий, не зная, что отвечать, исподлобья глянул на Гая и Луция. Оба они молчали. Только Гай, казалось, желал испепелить взглядом Друза, а Луций вопросительно смотрел на Августа.
Инцидент замялся сам собой — никто не стал развивать ссору. Август распорядился подавать на столы, рабы засуетились, забегали, обнося присутствующих вином и закусками. До горячего блюда, — а Август пообещал, что это будет необычным способом приготовленный кабан, — подали устриц, копченых угрей, свиное вымя в рассоле из тунца и каждому — по нескольку яиц, начиненных приправой, полезной для пищеварения. До вечернего пиршества (куда уже будет приглашено множество гостей) оставалось много времени, и нужно было как следует подкрепиться. С первой чашей вина, поднятой за здоровье великого Августа, обстановка и вовсе разрядилась. Все же Друз тихонько сказал Тиберию:
— Нам нужно будет о многом поговорить, братец.
Тиберий кивнул, улучив момент, когда Ливия, как всегда,
начала уговаривать Августа съесть что-нибудь повкуснее. Она своей рукой подкладывала ему лучшие кусочки, Август брал их, рассматривал и лишь некоторые отправлял в рот, пожимая плечами, а большинство клал обратно. Он совершенно не имел вкуса к хорошей еде — и так нарочито этим гордился, что можно было подумать, что кокетничает. Фиги с черствым хлебом, едва размоченным в воде, — вот ежедневная еда Августа. Во всяком случае, та, что он обычно ел в присутствии свидетелей. Причем утверждал, что ему все равно, какие фиги, — первого урожая, что тают на языке, или второго — волокнистые и жесткие.
Друз снова хмыкнул. На вопросительный взгляд Тиберия он уже не решился отвечать полным голосом. Делая вид, что увлечен устрицей, Друз пробормотал, чтобы только один брат слышал его:
— Как подумаю, что этот спектакль нашей матери Ливии приходится разыгрывать каждый день, — скулы от тоски сводит. Тебе хорошо, брат, ты скоро уедешь. А я тут торчи консулом.
Понятно, что хотел сказать Друз. Действительно, многое изменилось за последние годы. И должность консула, то есть фактически соправителя при Августе, превратившемся в царя вроде кого-нибудь из Тарквиниев[31], пусть и без внешней мишуры царской власти, будет должностью номинальной. Тиберий знал своего брата лучше, чем кто-либо другой, и знал также, что Друз опечален вовсе не из-за того, что получит мало власти. Он был вполне счастлив и в военном лагере, и в своем деревенском поместье (только бы рядом была Антония), и перспектива быть консулом, ничего не решающим при всевластном Августе, раздражала его простую и честную душу. Друз завидовал Тиберию, которому уже намекали, что пребывание его в Риме будет недолгим.
Братьям не удалось поговорить и после обеда, когда все разошлись готовиться к вечерним торжествам. Ливия сразу забрала Тиберия к себе, заявив, что соскучилась и желает выразить сыну свои материнские чувства.
Когда они остались одни в ее комнате, она спросила напрямик:
— Что ты скажешь о поведении своего брата?
И Тиберий решил не рисковать. Рим уже привел его в себя, а сегодняшняя выходка наглеца Гая показала, какую цену определяет Тиберию сам Август. Ссориться с матерью, даже из-за единственного и любимого брата, было равносильно самоубийству.
— Я осуждаю Друза, матушка, — покорно произнес он, — Он вел себя непростительно по отношению прежде всего к тебе, ну и к Августу, конечно.
Ливия молча ждала.
— Ты не слышала, матушка, — после трудной для себя паузы выдавил Тиберий. — Он говорил мне… что недоволен…
— Чем же он недоволен?
— Положением вещей, — нашелся Тиберий. — Ему кажется, что Август… да и ты, матушка… мне трудно даже повторять это.
— Тем не менее попробуй, — жестко сказала Ливия.
— Ну ты же знаешь Друза, матушка. Вечно ему кажется, что Рим на краю гибели, что у Августа слишком много власти. Гай неудачно пошутил — я на него не в обиде! — а Друзу уж мерещится: вот он, развращенный наследник престола, которому с детских лет все позволено… Это ведь была шутка?
— Конечно, шутка, милый сын, — смягчилась Ливия, — Забудь и не беспокойся о невоспитанности Гая. О нем есть кому позаботиться. Но ты должен пообещать мне кое-что. Обо всем, что скажет тебе твой брат, немедленно будешь докладывать мне. Ты понял?