По делу, надо бы к родителям с гостинцами приехать, подумал Есенин. Но что купишь на жалкие крохи, полученные в колонии при освобождении? Разве что у Бека бабки одолжить.
Такси подкатило к вытянутому кирпичному зданию железнодорожной станции. Массивные подоконники и карнизы изрядно подрастеряли былые кирпичи, разинутые рты тусклых окон щербато пялились на замусоренную площадь.
– Прибыли! – бодро крикнул Каныш.
– Курить дай, – хмуро попросил Есенин, когда выбрался из машины.
Хамбиев суетливо порылся в карманах, достал мятую коробочку:
– Я насвай кидаю. – Каныш отсыпал несколько зеленых шариков, осторожно положил под нижнюю губу. – Хочешь?
– Мне твое узбекское дерьмо не в кайф, – скривился Есенин.
Темные глаза Каныша резко сузились, но он молча проглотил оскорбление.
– Сейчас стрельну, – пообещал парень и вскоре вернулся, протягивая беломорину: – Вот!
Есенин брезгливо отвернулся, прошел к киоску, купил самые дорогие сигареты. Пальцы в наколках грубо вскрыли пачку. Целлофановый комочек шлепнулся под ноги на утрамбованную землю. Каныш с кислой миной топтался рядом, поминутно сплевывая зеленую слюну.
– Я еще травку тяну, а сигареты – нет, – тихо оправдывался он.
Есенин отстраненно покуривал. Потом устало произнес, не глядя на Ныша:
– Дай мне денег. Беку передашь, что дней через десять загляну. Там и сочтемся.
– Какие десять дней! Нельзя ждать! Бек велел, чтобы прямо к нему рулили. Дело на мази, только тебя ждем.
– Пять лет ждали, еще подождете.
– Есенин, – Каныш заискивающе взял вора под локоть и даже выплюнул шарики насвая, которые мешали ему говорить. – Там легкие бабки лежат. Много! Четвертого мая их не будет. Твоя задача – сейф разбрюхатить. Остальное – мы подготовили.
Владимир стряхнул руку парня, глубоко затянулся, глаза зажмурились от сизого дымка. Белый огонек уперся в фильтр, пальцы ловко отщелкнули окурок.
– Денег дай, – повторил Есенин.
Каныш побледнел, взгляд опустился на запыленные штанины, ногти нервно скребанули по бедру:
– Тут такая херня получилась. В поезде меня в карты развели. Обчистили полностью. Представляешь, меня – и в карты обули!
На лице Есенина выступила брезгливая гримаса.
– Нет, ты послушай, – оправдывался парень. – Я думал, лохи. Хотел в легкую бабла срубить. А тут – такой облом. Я пустой вышел. Тебя надо встречать, а я без копья. С таксистом часами расплатился.
Есенин молча двинулся к входу на станцию. Каныш трусил сзади, норовя то слева, то справа заглянуть в суровое лицо вора:
– С кем не бывает? Ну, что теперь, под поезд прыгать? Сумма небольшая. Фигня, а не деньги! Бек и не вспомнит о них. Мне надо, чтобы ты к Беку приехал. Побазаришь с ним. Это же твой кореш. Если не хочешь идти в дело, сам ему скажешь. Вы поймете друг друга. А так, если ты не приедешь – я крайним буду. Тогда Бек на мне отыграется. Выручи, Есенин.
Вор невозмутимо шагал прямо. Каныш отстал и зло выкрикнул в спину:
– Да если бы Халву не замели, Бек бы о тебе и не вспомнил!
Есенин остановился, плечи медленно развернулись.
– Халва? Бек с ним работал?
– Последнее время с ним, – осторожно сообщил Ныш.
– Так Халва же кроме платяного шкафа ничего вскрывать не умеет.
– Подучился, говорят.
Эта новость Есенину была неприятна. До отсидки у него не было достойных конкурентов в регионе. А тут, выходит, толстогубый пухлячок Халва заменил его – уважаемого вора!
– На чем Халва спалился? – поинтересовался Есенин.
– По пьяне в кабаке подрался и на мента попал. Тот тюремщиком оказался. Сейчас, говорят, над Халвой лично измывается.
– Козырным королем себя почувствовал, – усмехнулся Есенин, хотел добавить: «Туда ему и дорога», но это было бы не по понятиям. – И что Бек?
– А с кем ему работать, если ты в отсидке? Он всегда тебя в пример ставил. И встречу бы при любом раскладе организовал. А тут все разом сошлось – и дело, и твоя свобода. Он тебя, в натуре, ждет не дождется.
Есенин огляделся. Около станции было оживленно. Люди вроде бы шли по своим делам, топтались в ожидании поездов, но вора не покидало чувство, что за ним кто-то следит. Словно чей-то жгучий взгляд дырявил спину. Есенин резко обернулся – обычные лица, никакого любопытства в глазах.
Не обращая внимания на Хамбиева, Владимир вошел в здание станции.
– Есенин, ну как? – с надеждой спрашивал семенящий рядом Каныш.
Владимир, посмотрев короткое расписание поездов, заглянул в окошко кассы:
– На 921-й билеты есть?
Кассирша кивнула. Есенин достал свернутые вчетверо мелкие купюры.
– Есенин, возьми с собой. Выручи. Поехали к Беку. Век не забуду, – канючил Каныш.
Есенин мельком взглянул на жалкое испуганное лицо парня.
– На 921-й, – он протянул кассирше деньги. – Два билета до Туркестана. – Он назвал станцию, где жили родители.
На лице Хамбиева появилась осторожная улыбка. Есенин взял билеты и, не глядя на попутчика, прошел сквозь здание на платформу. В стороне женщина вырывала бутылку из рук хлипкого мужичка и отчитывала бедолагу. На его пьяном лице блуждала улыбка чрезвычайно довольного человека. Вор ему позавидовал, под ложечкой призывно засосало. Когда же он сам пил в последний раз? А ведь сегодня у него праздник! Не каждый день на свободу выходят.
Есенин лениво обернулся:
– Как там тебя? Ныш? Сбегай за портвейном, Ныш. Я вон там на лавочке посижу.
– Я мигом, – радостно согласился Хамбиев, осторожно беря протянутую купюру. – До Арыся надо было билеты брать. Бек ждет нас там.
«Не забыл Бек, однако. Как приперло, не смог без меня обойтись», – гордо подумал Есенин, присаживаясь на лавку. «Без Есенина ты – ноль, а с Есениным – король»! В предвкушении скорой выпивки вор закурил, размышляя, что дела у Бека и правда бывают верные.
Глава 3
– Тихон, тебя внизу Нинка Брагина ждет, – с ехидной ухмылкой сообщил Александр Евтушенко, войдя в комнату. – Ради тебя она даже принарядилась в дорогу.
Тихон Заколов недовольно отложил учебник по «Теории вероятностей» и взглянул на часы.
– Зачем она так рано? До поезда больше двух часов. Да еще он обязательно опоздает. Сам знаешь.
– Я-то знаю, но…
Евтушенко оперся кулаками о стол и склонил голову, как декан во время лекции. Его взгляд уткнулся в извечный бардак студенческого общежития. На столе вперемежку валялись конспекты, учебники и остатки пищи. Тихон наблюдал лишь вихрастую макушку друга и знал, что в прикрытых ею клеточках мозга сейчас рождаются новые философские формулировки.
Так и вышло. Евтушенко вздернул подбородок и продолжил:
– Но ты рассуждаешь как разумное существо, умеющее мыслить последовательно. Ты знаешь, что, если хочешь увидеть рассвет, следует сначала дождаться заката, и даже в этом случае совсем ни к чему пялиться в небо, начиная с полуночи. Но к юным девушкам это не относится. Женская логика – это отсутствие всякой логики! Их подстегивают эмоции. Для Нины страх опоздать на поезд выше всех твоих логических рассуждений.
– Я ей на пальцах объясню, что у нас уйма времени. – Тихон решительно встал. Ему не терпелось дочитать интересную главу из учебника.
– Она уже пришла. Ты хочешь провести остаток времени в обществе нервной издерганной девушки? – остановил друга Александр.
– Нет. – Тихон плюхнулся обратно на стул. – Пожалуй, ты прав. – Через секунду рука Заколова потянулась за дорожной сумкой. Вжикнула широкая молния, учебник захлопнулся, толстая книга примяла одежду. – Ладно, я отчаливаю. Счастливо тебе слетать в Москву.
Друзья хлопнули друг друга раскрытыми ладонями.
Как обычно, на майские праздники Тихон собирался съездить в Приозерск к родителям. Дорога предстояла дальняя, с пересадкой. Был вечер 30 апреля. Только 2 мая ранним утром он должен прибыть домой, а после Дня победы предстояло вернуться в институт. В этот раз неразлучный друг Сашка Евтушенко летел в Москву. Он там ни разу не был.