Я пошел рассказать Кэри о том, что произошло, совсем забыв про назначенные нами свидания; мне хотелось увидеть, какое у нее будет лицо, когда я ей скажу, что теперь она жена человека, распоряжающегося делами фирмы. Я хотел ей сказать: вот ты ненавидела мою систему и часы, которые я проводил в казино, но цель всего этого была отнюдь не пошлой, я гнался не за деньгами, — совершенно забыв, что до сегодняшнего вечера у меня не было другого побудительного мотива, кроме денег. Я уже начинал верить, что задумал эту сделку с самого начала, с тех первых двухсот франков, проигранных в «кухне».
Но Кэри я, конечно, не нашел. «Мадам ушла с каким-то господином», — сказал мне швейцар, хотя мог этого и не говорить: я вспомнил о ее обеде в дешевом студенческом кафе. Что ж, было время и в моей жизни, когда мне не составляло труда подобрать себе даму, и я вернулся в казино, чтобы выполнить то, что пообещал Кэри. Но моя красавица уже была с каким-то мужчиной; их руки соприкасались над общими фишками, и я очень скоро понял, что одинокие женщины, играющие в казино, редко бывают красивыми и не интересуются мужчинами. Средоточием их интересов был шарик, а не кровать. Я вспомнил, о чем спрашивала Кэри и как я лгал, зная, что нет на свете такой лжи, которую она не обнаружит.
Я смотрел, как Ласточкино Гнездо крутится между столами, хапая то тут то там фишки, когда ее не видит крупье. У нее отработанная техника: когда горки фишек достаточно велики, она дотрагивается пальцем до одной из них и нежно пялит глаза на владельца, словно говоря: «Вы такой щедрый, а я вся ваша, только захотите». И она так уверена в своем обаянии, что ни у кого не хватает мужества разоблачить ее иллюзию. Сегодня на ней были длинные янтарные серьги и фиолетовое платье, обнажавшее ее наиболее привлекательную часть — плечи. Плечи у нее были роскошные — широкие, звериные. Однако, словно лампа на шарнире, над ними неумолимо возникало лицо: трепаные крашеные светлые волосы, путавшиеся в серьгах (уверен, что она зовет эти свои жалкие пряди «шаловливыми локонами»), и улыбка, застывшая как на ископаемом. Следя за тем, как она кружит, я и сам стал кружить по залу: я попал в ее орбиту и понял, что это мой единственный выход. Я должен был пообедать с дамой, а во всем казино это была единственная дама, которая пойдет со мной обедать. Когда она резко уклонилась от встречи со служителем, мотнув подолом и чем-то звякнув — звякнули, как видно, у нее в сумочке скопленные стофранковые фишки, — я тронул ее за руку.
— Милая леди, — сказал я и сам поразился этой своей фразе, — казалось, она самовольно соскочила у меня с языка и явно принадлежала той же эпохе, что и вечернее фиолетовое платье и роскошные плечи. — Милая дама, — повторил я с еще большим удивлением (мне так и казалось, что на верхней губе у меня пробиваются седые усики), — надеюсь, вы извините незнакомого вам человека...
Думаю, что она была в постоянном страхе перед служащими, — ее выпученные глаза просто засверкали от облегчения, когда она меня узнала; истасканное лицо будто осветила зарница.
— Ну какой же вы незнакомец, — сказала она, меня обрадовало, что она хотя бы англичанка и мне не придется весь вечер беседовать на ломаном французском языке. — Я с таким восхищением слежу за вашим ни с чем не сравнимым везением (она не раз извлекала выгоду из этого везения).
— Я хотел осведомиться, милая леди (эта невероятная фраза снова соскочила с моего языка), не окажете ли вы мне честь со мной отобедать? Мне не с кем отпраздновать свою удачу.
— Ну конечно, полковник, с огромным удовольствием.
При этих словах я действительно поднес руку к губе, проверяя, нет ли там усиков. Мы оба словно разучили роли в какой-то пьесе, — мне даже стало не по себе, — интересно, что сулит мне третий акт? Я заметил, что она бочком продвигается к ресторану Salle Privée, но весь мой снобизм восстал против появления там с такой примелькавшейся комедийной персоной.