— Сегодня мы можем рискнуть на пятьсот франков в «кухне». То есть на пять стофранковых ставок.
Когда я к ним подошел, он сидел с карандашом над бумагой. Я еще от двери крикнул:
— Алло! — и Кэри обернулась. Она чуть было не улыбнулась мне по привычке, я видел, как улыбка светится у нее в глазах, но она тут же сдернула ее, как мальчишка сдергивает своего змея на землю.
— Что ты тут делаешь? — спросила она.
— Хотел удостовериться, что у тебя все в порядке.
— У меня все в порядке.
— Иногда человек что-то делает, а ему вдруг захочется, чтобы он этого не делал.
— Не я.
— Помолчите, пожалуйста, — сказал молодой человек. — Это же очень сложно — то, над чем я работаю.
— Филипп, это... мой муж.
Он поднял на меня глаза:
— А, добрый вечер... — и стал нервно постукивать по столу кончиком карандаша.
— Надеюсь, вы как следует заботитесь о моей жене.
— Вам до этого нет никакого дела.
— Ну, а вам для ее полного счастья надо кое-что знать. Она терпеть не может пенки на горячем молоке. Глядите, ее блюдце полно крошек. Вам надо было их скинуть, прежде чем наливать ей кофе. Она терпеть не может негромких, но резких звуков, например хруста поджаренного хлеба или рогалика, который вы сейчас жуете. И щелкать орехи при ней нельзя. Надеюсь, вы меня слушаете? Скрип вашего карандаша тоже ей не понравится.
— Уйдите, пожалуйста, — сказал молодой человек.
— Я бы предпочел поговорить с моей женой наедине...
— Я не хочу разговаривать с тобой наедине, — сказала Кэри.
— Слышали? Вот и уходите.
Поразительно, как ловко Дрютер предвосхитил этот диалог. Во мне зародилась надежда.
— Простите. Но я вынужден настаивать.
— Вы не имеете права настаивать...
— Если ты не оставишь нас в покое, — сказала Кэри, — уйдем отсюда мы оба. Филипп, заплати по счету.
— Милая, я хочу проверить мою систему.
— Знаете, что я сделаю? — сказал я. — Я гораздо старше вас, но я готов с вами драться. Если я вас одолею, я поговорю с Кэри наедине. Если победите вы, я уйду и больше никогда не стану вас беспокоить.
— Я не позволю вам драться, — сказала Кэри.
— Слышали?
— Ну, в таком случае я готов вам заплатить за полчаса разговора с ней.
— Как ты смеешь? — воскликнула Кэри.
Я сунул руку в карман, вынул оттуда горсть желтых и красных фишек — пятисотфранковых и тысячефранковых — и выбросил их на стол, между чашками кофе. Он был не в силах оторвать от них глаз. Эти фишки обеспечивали его систему.
— Я предпочел бы подраться, — сказал я. — Это ведь все деньги, какие у меня остались.
Он неотрывно на них смотрел.
— Я против драки, — сказал он.
— Но, Филипп, ты же не согласишься... — сказала Кэри.
— Но для вас это единственный способ уйти отсюда без драки.
— Милая, он же просит всего полчаса. В конце концов, это его право. Вам надо с ним кое о чем договориться, а с этими деньгами я докажу, что моя система не может меня подвести.
Она сказала ему тоном, к которому за последнюю неделю я уже привык:
— Хорошо. Возьми его деньги. Ступай в это проклятое казино. Все равно ты ни о чем другом весь вечер не думаешь.
У него все же хватило порядочности, чтобы слегка поколебаться.
— Ведь через полчаса мы увидимся, милая...
— Обещаю, что сам приведу ее в казино, — сказал я. — У меня там есть дело. — Я окликнул его, когда он уже подошел к двери: — Вы уронили одну фишку. — Он вернулся и стал шарить под столом. Глядя на лицо Кэри, я чуть было не пожалел, что одержал победу.
Она изо всех сил старалась не заплакать.
— Ты, конечно, думаешь, что поступил очень ловко, — сказала она.
— Нет.
— Ты его разоблачил. Доказал свою правоту. А что теперь делать мне?
— Пойдем сегодня ночевать на яхту. У тебя будет отдельная каюта. Мы сможем высадить тебя на берег завтра в Генуе.
— Ты, я вижу, рассчитываешь, что я передумаю?
— Да. Надеюсь. Надежда не очень большая, но все же лучше, чем безнадежность. Понимаешь, я ведь тебя люблю.
— А ты пообещаешь, что никогда больше не будешь играть?
— Да.
— И выкинешь эту проклятую систему?
— Да.
Была такая песенка в моей молодости: «И сердце у меня замерло». Именно это я и почувствовал, когда она стала ставить условия.
— А ты ему сказал насчет акций? — спросила она.
— Нет.
— Я не могу пойти на яхту, если он ничего не знает. Это будет подло.
— Обещаю, что я все разъясню — до того, как мы ляжем спать.
Голова у нее была опущена, я не видел ее лицо, а сидела она молча. Я привел все свои доводы, мне тоже больше нечего было сказать. Да и в ночном кафе слышно было только звяканье посуды и звук льющейся из крана воды. Наконец она спросила: