— Если так, мы в заднице.
Они пошли вдоль соснового частокола по тропинке, взбирающейся на пригорок, пока не наткнулись на какое-то строение, а внизу с другой стороны холма увидели ручей и проложенную по берегу мощеную дорогу.
— Вот где мы можем пройти. — Силанпа сосредоточенно нахмурил брови.
— Нет, там наверняка охрана. Лучше забраться на крышу. Давайте-ка я вас подсажу!
Эступиньян присел спиной к стене и сплел пальцы рук. Силанпа поднял ногу, поставил, как в стремя, на его ладони, оттолкнулся другой ногой и дотянулся до края крыши. Эступиньян распрямился и, подталкивая, помог Силанпе вскарабкаться наверх.
— Ну что там?
— Ничего не видно. Сейчас, подождите!
Он снял ботинки и стал осторожно красться по черепице. Пока взбирался на крышу, его от напряжения словно ужалило в задний проход электрическим разрядом, и теперь там болело. Дойдя до кровельного желоба, Силанпа увидел стеклянный фонарь, запотевший изнутри, а рядом трубу, из которой валил пар. «Турецкая баня!» — догадался он. За противоположным краем крыши показался внутренний двор. «Загляну туда и вернусь», — решил он и начал потихоньку спускаться. Миновал еще одну трубу, осторожно высунул голову, и от изумления широко раскрыл глаза.
— Человек тридцать, и все голые! Вперемешку мужчины и женщины. Смеются, разговаривают, а сами совершенно голые! — Силанпа закурил под недоверчивым взглядом Эступиньяна.
— Голые? То есть, вы хотите сказать — без одежды?
— Ага. Гуляют по саду, читают, курят… И все голышом!
— Простите, можно уточнить: и женщины тоже?
— Угу, и женщины.
— В следующий раз я сам полезу на крышу! — Эступиньян заерзал на сиденье «рено». — От одного вашего рассказа у меня уже стоит…
— И ведут себя спокойно, будто так и надо…
— Наверное, потому это место и называется «Земной рай».
— Теперь понятно, откуда эта таинственность в телефонном разговоре.
— Но блядства не было? Я имею в виду, мужики с бабами… не того?
— Не-ет! Только гуляли по саду, разговаривали…
— Bullshit![2] Значит, там собрались одни педики! И вообще нечистое это место, сеньор журналист!
— Придется посетить его еще раз…
Эступиньян попросил высадить его на перекрестке авениды Субы и 127-й, а Силанпа поехал к дому Моники. Ему так не терпелось видеть ее, что он не мог ждать до назначенного на завтра свидания, хоть и понимал — чем больше времени пройдет, тем легче ему будет вымолить прощение; в противном случае он рискует нарваться на нелюбезный прием.
Поднимаясь на лифте, Силанпа шарил по карманам в поисках полученного в свое время из рук Моники ключа от ее квартиры, которым пользовался очень редко. «Если ее нет дома, залезу в ванну и буду дожидаться, попивая ром». Но Моника была дома. Силанпа бросил пиджак на диван и прошел в спальню.
— Ты что тут делаешь? — изумленно воскликнула Моника.
Она лежала на кровати поверх одеяла совершенно нагая, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами; грудь ее возбужденно вздымалась.
— Ты ждала меня?
Силанпа с вожделением пожирал ее глазами, а Моника молча отвела взгляд. За дверью туалета раздался шум спускаемой в унитаз воды.
— Кто?..
Не успел он договорить, как дверь отворилась, и оттуда с довольным видом вышел голый Оскар. Одной пятерней он приглаживал волосы на голове, другой почесывал свою мошонку.
— Это не то, что ты думаешь… — растерянно пробормотала Моника.
Оскар раскрыл рот, будто собирался что-то сказать, но Силанпа молча повернулся и выбежал вон, хлопнув за собой дверью.
Лил дождь, промозглый ветер нагонял холод с вершины горы.
Словно липкое затмение окутало сознание Силанпы. В мозгу вертелась только фраза из книги Грэма Грина, переписанная на бумажку и хранимая в кармане муньеки: «В момент потрясения душевная боль почти не ощущается». Теперь и он знал, что это сущая правда. Срочно требовалось что-то предпринять. Вспомнился философ Чиролья, который сказал ему однажды: «Когда-нибудь эта чувиха тебя кинет».
Охранник бара «Лолита» узнал его и впустил без разговоров. Силанпа сразу направился к барной стойке.
— Виски! Нет, лучше ром.
За столиками сидели одинокие женщины и, позевывая, поглядывали на него. Не много клиентов наведывалось сюда по четвергам в одиннадцать вечера.
— А Кика? — спросил Силанпа бармена.
— Она на кухне. Позвать?
Силанпа кивнул, сел за свободный столик, и через минуту девушка уже стояла возле него.
— Вы пришли слишком рано, папочка! Я вам назначила на пятницу.