11
— Где я? — промычал Силанпа, с трудом приоткрыв один глаз. Ослепительные солнечные лучи проникали через окно. В их свете он различил помятый металлический шкаф, треснувшее зеркало, зеленое кресло, почтовые открытки и черно-белые фотографии, пришпиленные булавками к стене, и множество мельчайших пылинок, плавающих в застоявшейся духоте непроветренного помещения. Ему захотелось приподняться, но требовалось непомерное усилие, чтобы оторвать тяжелую, ледяную голову. Его прошиб пот, в глазах потемнело.
Цветастая занавеска на двери вдруг откинулась в сторону, и в комнату вошла Кика в голубых джинсах и белой майке с надписью «I Love Girardot».
— Ну что, папуля, очухались? Вы были в полной отключке!
— Почему я здесь?
— Вы уснули, и Улисес выволок вас на улицу. Хорошо еще, в вашем бумажнике нашлись деньги заплатить за выпитое, иначе они бы с вас с живого шкуру содрали!
— Который час? — Силанпа опять попытался встать, но в глазах все поплыло, и он бессильно уронил голову.
— Спокойно, папуля! Еще рано. Вы у меня дома.
— Это вы меня сюда притащили?
— Да, вы мне должны за такси! Водитель потребовал двойную плату за то, что помог запихивать вас в машину!
Силанпа наконец принял сидячее положение.
— А где здесь ванная? — спросил он, пристыженный.
— Там, — показала Кика на дверь. — Если нужна горячая вода, ее надо разогреть на плите.
Силанпа несколько раз плеснул себе на лицо холодной водой, протер мокрой рукой шею и за ушами, и почувствовала себя чуть лучше. Но тут же вспомнил о Монике, и невольно стиснул зубы — он не мог видеть это наяву, ему приснился гадкий сон!
В стене ванной имелось крошечное оконце, глядящее во двор. Через него Силанпа разглядел вдали смутные очертания горных вершин, окутанных облаками, а прямо напротив — вереницу цементных домишек; под проемами подслеповатых окошек висели веревки с бельем, велосипедные колеса, полосатые половики.
— Что это за дерьмовая дыра?
— Баррио Кеннеди, папуля. Не доводилось бывать здесь?
— Заезжал как-то раз… — Силанпа посмотрел на свои часы — два пополудни. — Можно я позвоню?