22
Силанпа переговорил по телефону с Пьедраитой, а после попросил Абучиху подбросить его к лаборатории судебной экспертизы.
— Знаю, что поздно, но дело серьезное, — сказал ему Силанпа.
— Знакомая фраза, обычно ее слышишь от капитана, — заметил Пьедраита, застегивая халат. — Ну давайте, что вы там привезли?
Он внимательно осмотрел обрывок пластикового мешка, рассыпал песок на листе бумаги.
— Слышал, вам вчера машину попортили. Вы что, написали разоблачительную статью о мафии?
— Нет, Пьедраита. Камень брошен не с того края.
— Разве наш капитан не собирается защитить вас?
— Он думает, что это сделал чей-то муж, которому я наставил рога.
Несколько минут оба молча изучали улики, доставленные Силанпой.
— На первый взгляд, — произнес Пьедраита, рассматривая песок, — очень похож на тот, что сыпался из задницы толстяка с Сисги. Но мне нужно время, чтобы убедиться окончательно.
Силанпа вышел на Тринадцатую карреру, остановил такси и поехал к Кике. Город, в котором он жил с рождения, вдруг превратился в недруга. Опасность подстерегала за каждым углом. Выбравшись из такси в баррио Кеннеди, Силанпа совсем расклеился. Зрелище здешней нищеты он еще мог бы выдержать, но от зловония, источаемого помойными кучами, стенами со следами мочевых струй, его чуть не стошнило. Закурив, он поднялся по лестнице, страшась, что Кики не окажется дома. Он жаждал ее близости. Подойдя к двери, стукнул два раза.
Тишина.
Силанпа опять постучал и, не дождавшись ответа, открыл замок лезвием швейцарского ножа. В доме царила темень. Он сделал два неуверенных шага, почувствовал сильный удар по голове, услышал, словно издалека, вопль:
— Получи, скотина! — и рухнул на пол, как тряпичная кукла.
Ему стало холодно — откуда-то тянуло холодным сквозняком. Силанпа медленно открыл глаза и узнал комнату Кики: фотографии, приколотые булавками к стене, рекламные афиши «Униройяль»… Под веками запрыгали чертики. Он поднял руку и нащупал полиэтиленовый пакет со льдом, от которого онемело лицо.
— Папочка, наконец-то вы очнулись! — раздался голос Кики.
— Что случилось?
— Я испугалась и треснула вас по голове сковородой. Могли бы сказать, что это вы! Ничего себе, у вас такая шишка, что больше похожа на гору! Причем зеленого цвета.
— Уже поздно?
— Три часа утра.
Силанпа вдруг с острой тоской подумал, что вступил в черную полосу жизни и земля уходит у него из-под ног. Чей-то голос шепнул ему на ухо: «Моника»!
— Ром есть?
— Ну конечно, папочка! Хотите выпить, чтоб не так болело?
— Да, чтоб не так…
Кика налила ему копу и села возле кровати.
— Вам грустно, да? Погодите, сейчас я вас развеселю!
Открыв дверцу шкафа, она достала коробку с кассетами, выбрала одну и сунула в магнитофон. При первых аккордах Кика встала перед кроватью, вытянувшись в струнку, подбоченилась одной рукой и запела:
— Плачьте очи мои-и-и-и горемычны-ы-ые, полюбила я, молодка, ране-е-ехонько!.. — Вместо микрофона она держала пластмассовую баночку из-под талька «мексана».
— Кто это поет? — спросил Силанпа.
— Не узнаете? Вот она! — Кика показала на афишу, и Силанпа заметил, что глаза у нее блестели. — Чавела Варгас!
Кика прокрутила пленку и затянула следующую песню, потом еще две. Когда кассета кончилась, она налила себе ром и снова подсела к Силанпе.
— Я очень люблю эту певицу, — промолвила Кика. — Она мой кумир. И вообще я работаю в «Лолите» только для того, чтобы скопить немного денег, а потом целиком посвятить себя музыке. Однажды мне сказали, что у меня хороший голос.