— Что мне делать, если они приблизятся?
— А на кой черт, по-вашему, я дала вам пистолет?
Силанпа ни разу в жизни не стрелял из оружия и недоуменно посмотрел на револьвер у себя в руке, будто это какое-то экзотическое насекомое.
— Прибавьте скорости, Сусан!
Внезапно заднее стекло покрылось паутиной трещин. Еще две пули с глухим стуком ударились в кузов.
— Стреляйте по ним, у меня не получается разогнаться вверх по склону!
Силанпа обхватил рукоятку револьвера пальцами обеих рук, высунулся через боковое окно и нажал на спуск, направив ствол на один из джипов. Его ослепило вспышкой выстрела. Открыв глаза он увидел, что ничего не изменилось, оба «трупера» продолжали мчаться за ними, сократив расстояние метров до сорока. Силанпа опять нажал на спуск.
— Стреляйте по моторам и колесам! Не подпускайте их, надо дотянуть до вершины холма!
— А что потом?
— Там сразу начинается обрыв, его не видно с этой стороны. Они не успеют затормозить!
Силанпа вдруг почувствовал себя очень беззащитным. Полотенце свалилось на пол, и он остался совершенно голый.
— Приготовьтесь, подъезжаем!
«Труперы» приближались, и Силанпа снова выстрелил. Ветровое стекло одного из них рассыпалось на тысячу мелких осколков.
— Внимание! Держитесь крепче!
Сусан резко крутанула руль вправо, «мицубиси» накренился и на двух колесах покатился по крутой дуге. Окаменев от ужаса, Силанпа вытаращенными глазами уставился на край обрыва в двух сантиметрах от окошка, потом потерял дыхание и чуть не прикусил язык, когда машина подпрыгнула на травянистой кочке и секунду спустя снова рухнула на колеса. Сзади послышался грохот. Силанпа осмелился выглянуть через разбитое окно: передний джип пытался тормозить, но задний врезался в него, и оба свалились с обрыва.
Сусан развернула машину, они промчалась по вершине холма, обогнули озеро и по узкому проселку, заросшему по краям тростником, выехали на шоссе.
— Нам повезло, — заметил Силанпа. Голос у него дрожал. — Куда теперь?
— В Боготу. Надо переждать в какой-нибудь норе. И раздобыть одежду. Не забывайте, что закон запрещает появляться нагишом в общественных местах.
— У нас есть полотенца. Так вы расскажете мне?
— Сначала выкарабкаемся из этой переделки, а там посмотрим.
Сусан остановилась у телефона-автомата в пригороде Боготы. Силанпа сначала думал позвонить Монике, но все же набрал номер Эступиньяна.
— Одежду для вас и комплект женской?! С большим удовольствием, только… Почему вы никогда не берете меня на такие операции? Вы, хефе, после этого настоящий засранец, все самое лучшее оставляете для себя!
— Через полчаса, Эступиньян. Мы на вас рассчитываем.
— А что за телка?
— Скоро увидите и, думаю, очень удивитесь.
Он вернулся в машину. Сусан обессиленно поникла за рулем. Впервые Силанпа увидел у нее на лице отчаяние и страх перед грядущей неизвестностью.
— Мой друг будет ждать нас на парковочной стоянке торгового центра «Гранаоррар» с нашей одеждой. Успокойтесь же! Все самое страшное позади.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказала Сусан.
— Какой?
— Почему вы это делаете?
— Отвечу, когда сам пойму. А сейчас поехали.
14
Тягостное воспоминание о молодом оборванце с головой, расквашенной в гоголь-моголь, окончательно вывело меня из строя. По содержанию и характеру моего выступления вы, наверное, уже догадались, что я человек чувствительный, из тех, кто воспринимает действительность прежде всего сердцем, хотя это выглядит, как слабость. Но поймите, никому, ни при каких обстоятельствах, даже если он имеет дело с преступным миром и носит оружие, не дано забыть о существовании этого органа своего организма, такого важного, по утверждению философов, и простите, что откровенничаю с вами. Впрочем, я опять отвлекся. Мы прервались на том, что я, человек чувствительный, наделенный, без лишней скромности, отзывчивой душой, испытал второй раз в своей жизни, как мой желудок будто заперся изнутри. Стоило мне поднести ко рту вилку с ломтиком картошки по-креольски или свинины, стоило нацелиться пальцем в молочный десерт, как передо мной тут же возникал жуткий образ несчастного правонарушителя. Поначалу я скрывал от окружающих постигшую меня маленькую трагедию, поскольку не привык плакаться в жилетку при первых же трудностях, но по прошествии четырех дней без крошки сдобы во рту встревожился не на шутку. И я не единственный, кто испытал душевное потрясение, поскольку всегда заторможенный Монтесума, у которого сердце тоже оказалось не каменное, превратился в великого любителя поговорить и совершенно перестал заикаться. Тогда я поговорил наедине с сержантом Чумпитасом и поведал ему о том, что со мной происходит. Он обещал записать меня на прием к врачу нашего полицейского участка. Короче, через неделю, увидев, что улучшение не наступает, меня положили в военный госпиталь, утыкали мою руку трубками, по которым в организм подавался питательный раствор, и каждый день со мной беседовала сеньора по имени Карменсита, по специальности психолог — да-да, сеньоры, вы не ослышались, психолог! Если говорить откровенно, то на вашего покорного слугу Карменсита произвела впечатление слишком юной особы, чтобы заниматься лечением зрелого мужчины с богатым жизненным опытом. По ее просьбе я рассказал о том, что со мной случилось и, на мой непросвещенный взгляд, явилось причиной закупорки пищеварительных органов. Карменсита подтвердила, что у меня наступил шок вследствие психического потрясения. Я, конечно, скрыл этот довольно постыдный диагноз от товарищей, которые приходили меня навещать, сказав им, что страдаю от пищевого отравления, но правда в том, что шло время, и ничего не менялось. Тарелочки с кашкой и овощным супом, которыми кормили в больнице, остывали подле моей кровати, и однажды на меня произвело удручающее впечатление слово, произнесенное лечащим врачом: «Ну, как спалось моему дорогому анорексику?». Как-как, кто я такой? Но врач объяснил, что так называют тех, кто не может есть, и я в тот миг подумал, что жизнь штука и впрямь непредсказуемая. Но даже узнав всю правду, я не испытал никаких перемен и продолжал лежать в одиночестве в своей палате, опутанный проводами не хуже компьютеров у нас в участке, не имея сил подняться с постели, даже чтобы сходить в туалет, извиняюсь за такую интимную подробность.