Мы ехали, ехали и, наконец, приехали к шлагбауму, рядом с которым стояли два солдата с оружием и в бронежилетах. Я струхнула.
– Куда направляемся? – спросил один из них.
– Домой, – честно ответила я. – Пропускаем, – говорю я им.
– Документы, – спрашивает тот же солдатик.
Я-то с ксивой, а вот Женька – беглый нарушитель закона. Я вернулась к машине, вытащила ксиву, ткнула в нос служивым и начала качать права.
Они как-то поубавили уверенности.
– Одну минутку, я позвоню, – продолжал диалог тот же молодой человек в форме, затем достал телефон и до меня донеслось:
– Товарищ майор, здесь двое хотят проехать в приграничную зону на основании удостоверения сотрудника уголовно-исполнительной системы.
Моя уверенность в собственных действиях улетучивалась со скорость света.
– Какая граница?! Мы в Слюдянку направляемся, дорога-то одна, – выпалила я.
– Одна, но вы поехали не в ту сторону. Вы рядом с Монголией, а мы охраняем границу, – наконец раздался глас второго.
Меня обуял дикий внутренний ржач. Блин, мы двигались в противоположном направлении и чуть не свалили за кордон. Два дебила – это сила!
Мы попрощались с парнями и на всех парусах понеслись вспять. Стрелка наполненности бензобака стремительно приближалась к нулю, а заправиться было проблематично в этом далеком от цивилизации крае. Я поняла, мы не попадем к маме в больницу и позвонила ей.
Услышала ее слабый голосок:
– Да, доченька.
– Мамуль, мы не сможем быть у тебя этим вечером.
– Хорошо, – и повесила трубку.
Слава богу, она не расстроилась.
Меня уже не очаровывали виды скал и тайги, я думала, что буду делать, если бензин закончится. С кем можно связаться? Но мы дотянули до бензоколонки и уже почти ночью очутились возле дверей дома, уставшие, но счастливые. Позднее я поговорила с дядькой по телефону, он успокоил меня, сообщив, что сегодня был у мамы, отвез приготовленную его женой пищу, так что мне беспокоиться не о чем.
Я поделилась с ним рассказом о нашей поездке, в том числе о неудавшейся попытке прорваться в другую страну. Он поржал от души. Обожаю своего могучего полковника-родственника за его чувство юмора, такт, недюжий ум, обворожительный и заразительный смех.
Глава 16
Время стремительно летит, и порой не понимаешь, насколько был счастлив.
На следующий день мы доставили маме дары земли Бурятской и получили свою дозу критики:
– Привезти послеоперационной больной тяжелую пищу – это непостижимо!
– Угости девчонок по палате, – предложила я.
Она согласилась, я разогрела в микроволновке привезенные дары, и по комнате тонкой струйкой пополз запах сибирских поз. На всех шести кроватях, за исключением одной, заработали челюсти.
Она поправлялась поразительно быстро для своего возраста. В моменты моих посещений я регулярно находила психолога рядом с ней. Мой мозг не срабатывал из-за постоянного стресса и напряжения (соседи по дому дрались и били своих детей, мне приходилось их разнимать и успокаивать, потому что полиция после вызова приезжала в лучшем случае через час; начальник – ярый женоненавистник; надежного партнера рядом нет, возможности Женьки были очень ограничены его статусом беглого мигранта), и я не спросила совета, как мне строить с ней отношения с учетом ее нынешнего положения.
В момент написания этого произведения я неоднократно анализировала события прошлого. Только теперь до моего сознания начала доходить степень тяжести психологического состояния моей мамы. И я сняла с себя своё же обвинение по поводу незаданных вопросов психологу в прошлом, это было не в моих силах – выше головы не прыгнешь. Если бы мой отец в тот момент был бы рядом, думаю, у меня был бы шанс вывезти ситуацию, с папой я чувствовала себя под защитой, что придавало мне силы. Женька – великолепный человек, с удивительно доброжелательным характером и неисчерпаемым жизнелюбием, и он отдаленно напоминал характером моего батю, но он был не ОН.
Настал день забирать маму из больницы. Мне были приготовлены изысканные пытки. Я должна была обрабатывать ей послеоперационные швы. При виде разрезанной и грубо заштопанной плоти у меня подкашивались ноги, начинали дрожать руки, и пот катил градом. Медленно и верно подступала тошнота. И этому истязанию я подвергалась до окончательного заживления разреза. Она не осознавала моего внутреннего сопротивления и считала, что это месть за межличностные конфликты в подростковые годы. Я прилагала усилия ей растолковать, что она ошибается, а я испытываю ужас к самой процедуре, к тому же не постигаю смысла медицинских терминов, которыми она сыплет, пытаясь корректировать мои действия.