— Я не могу.
Эжен вздохнул, залез на кровать, чтоб быть ближе, и начал рассказывать об Анри: о его полукровстве, о его разбитом сердце и умирающих глазах, о коробке цветных шариков; о братьях Ванденесах, их матушке, их дружбе с несчастным графом. Даниэль воспрянул, как политая лиана, но время осмотра ушло. Вот всё, что он успел понять и сообщить Эжену, следуя за Паркером в столовую:
— Но ведь это (- одним пальцем в люстру, другим — в картину на стене — ) не имеет никакого отношения к жизни и правде!
— Ни-ка-ко-го, — подтвердил инициатор, и даже лакей, обернувшись, подкивнул.
Анри явился к обеду во фраке, увенчанный белым фригийским колпаком, на котором место революционной кокарды занимала золотая геральдическая лилия, усыпанная бриллиантиками не крупней горчичного зерна. Шарль остался в пижаме, только плешь замотал чёрной барбадосской банданой и имел угрюмый вид: должно быть, получил нагоняй за свои необдуманные реплики.
На столе поджидали: блюдо горячей красной фасоли, карточный веер из ломтиков телятины, переложенный макушками пурпурного базилика; на зависть египтянам — пирамида из свекольных кубиков, окружённая черносливом; томатный соус, ржаные тосты, осетровая икра, бутылка бордо времён фронды.
Пока четверо сотрапезников усаживались и слуги накладывали каждому особую порцию (Даниэлю — гору всего, Эжену — чайную ложку гарнира без мяса и соуса, Шарлю — только мясо и хлеб, Анри — только сухофрукты и икру), хозяин извинился за скромный стол, на что никто не придумал ответа, и разговор ушёл от гастрономии:
Эжен (несерьёзно): Граф, стоило ли так наряжаться? Нам просто неловко…
Анри: Ах, полноте! Я пробыл в гардеробной каких-то тридцать пять минут, а фрак этот заказан в позапрошлом месяце, так что я одет не лучше вас. А что нового в свете?
Эжен: Ваше изобретение — фанты на деньги — стало популярно. Ставки доходят до пяти тысяч, уже есть жертвы: кто-то сиганул со второго этажа, хотя от него, дуралея, требовалось всего лишь выпрыгнуть в окно.
Шарль: И что же, прямо на смерть?
Эжен: Нет, но ногу сломал. Анри, а ваша сестрица уже приехала?
Анри: Да. Отец снял для неё коттедж в Версале. Сейчас там немодно: снег и вообще, но она ведь такая чудачка: считает наш век предпредыдущим, а себя — французской маркизой и фавориткой Луи XIV.
Эжен: А на собственное имя она отзывается?
Анри: Не знаю. Я с ней не встречался никогда. Все сведения — с чужих слов. Кстати, говорят, она блондинка и красавица.
Шарль: Умираю! хочу майонеза!
Анри: Даниэль (простите, не запомнил вашей фамилии), вы с пользой провели время?
Даниэль: Надеюсь…
Анри: Вы — романтик?
Даниэль: Возможно,… отчасти…
Анри: Здорово, что вы зашли. Я никогда не встречался с писателем.
Даниэль: А как же Шатобриан… или господин де Каналис?
Анри: Первого я только издали видел, то есть не видел вообще, а насчёт второго вы должно быть шутите. То есть, конечно, он выпустил на днях уже седьмой сборник… Кстати, Эжен, хотите посмеяться?
Эжен: Всегда.
Анри: Паркер, принесите нам «Молнии и радуги» — это так оно называется. Я почитаю только оглавление — вы сразу всё поймёте. Итак:
Граф читал, периодически зажимая носом и губами смех; Шарль то хихикал, то всхохатывал, но Эжен слушал вдумчиво, широко раскрыв глаза и подрагивая бровями, а Даниэль вообще, казалось, готов был плакать.
Анри (бросая раньше времени): Ну, вы даёте, дорогие гости! Вы где ещё такую лобуду встречали!?
Эжен: А мне понравилось.
Анри: Там ещё будут Драгоценный изумруд и Загнанная птица!
Шарль: Пссссс!.. Страус, наверное!..