Многие животные, впрочем, положительно принимают участие в страданиях или опасностях товарищей. Это встречается даже между птицами; капитан Стенсбёри[246] нашел на Соленом озере в Утахе старого и совершенно слепого пеликана, который был очень жирен и которого, вероятно, долгое время хорошо кормили его товарищи. Мистер Блис видел, как вороны в Индии кормили двух или трех слепых подруг; я слыхал о таком же случае с домашним петухом. Мы можем, конечно, назвать такие действия инстинктивными, но эти случаи слишком редки, чтобы из них мог развиться какой-либо специальный инстинкт.[247] Я сам видел собаку, которая ни разу не проходила мимо своего друга, кошки, лежавшей больной в корзине, не лизнув ее несколько раз, — вернейший признак нежности в собаке. Следует, вероятно, отнести к состраданию то чувство, которое заставляет храбрую собаку броситься на всякого, кто нападет на ее хозяина. Я был свидетелем, как один человек шутя хотел ударить госпожу, державшую на коленях маленькую, очень робкую собачонку; опыт делался в первый раз. Собачонка мгновенно спрыгнула с колен, но, когда госпожу перестали «бить», она вернулась, и было в самом деле трогательно видеть, как эта крошка лизала лицо госпожи и старалась ее утешить. Брэм[248] пишет, что, когда пленного павиана ловили с целью наказать его, другие старались защитить его. Сострадание же побудило, без сомнения, павиана и Cercopithecus, о которых я рассказывал выше, защищать своих молодых товарищей против собак и орла. Я приведу еще только один пример участия и геройского самоотвержения маленькой американской обезьяны. Несколько лет назад сторож зоологического сада показал мне глубокие и едва зажившие раны на своем затылке; они были нанесены ему разозлившимся павианом в то время, как он стоял на коленях на полу. Маленькая американская обезьяна, жившая в большой дружбе со сторожем, помещалась в том же отделении и непомерно боялась старого павиана. Несмотря на это она, при виде своего друга в опасности, бросилась ему на выручку и, крича и кусая павиана, настолько отвлекла его внимание, что сторож мог убежать и избегнул таким образом, как думают доктора, серьезной опасности.
246
Мистер Г.Сиджвик (Sidgwick) в своем замечательном рассуждении по этому предмету («Academy», 15 июня 1872 г., стр. 231) замечает: «Я уверен, что более высокоорганизованная пчела стремилась бы найти более мягкое разрешение вопроса о народонаселении». Судя, однако, по нравам многих или большинства дикарей, человек разрешает эту проблему убийством детей женского пола, полиандрией и беспорядочными половыми смешениями. Вот почему можно сомневаться, чтобы человек поступал более мягко. Мисс Кобб, комментируя те же самые положения (Darvimsm in Morals, «Theological Review», апрель 1872, стр. 188—191), говорит, что эти принципы опрокидывают обязанности по отношению к обществу. Я полагаю, она подразумевает под этим, что выполнение общественных обязанностей будет совершаться в ущерб отдельным индивидуумам. Она, однако, забывает факт, который, без сомнения, признает сама, что инстинкты пчелы приобретены ею ради блага всей общины. Затем она договаривается до того, что если бы теория нравственности, защищаемая в этой главе, была принята повсеместно, то, по ее мнению, «час ее торжества был бы последним часом человеческой добродетели!» Надо надеяться, что вера в устойчивость добродетели на земле держится в умах многих других людей не на столь слабых основаниях.