Если предложить им вопрос, что хуже, убить ли девушку чужого племени или жениться на девушке из своего племени, то без замедления последует ответ, совершенно обратный тому, какой дали бы мы.[262] Поэтому мы отвергаем убеждение, высказанное недавно некоторыми писателями, будто отвращение к кровосмешению коренится в основе внушенной нам богом совести. Вообще вполне понятно, что человек под давлением столь могущественного, хотя и возникшего вышеуказанным путем, чувства, как укоры совести, может решиться на поступок, который на основании общепринятых взглядов признается искуплением, например, предание себя в руки правосудия.
Человек, побужденный своей совестью, путем долгой привычки приобретает со временем такую полную власть над собой, что без всякой душевной борьбы способен мгновенно жертвовать своими желаниями и страстями в угоду общественным инстинктам и симпатиям, включая сюда чувства, вытекающие из суждения его товарищей. Человек, несмотря на голод или желание отомстить, и не подумает о том, чтобы украсть что-либо или осуществить свою месть. Возможно, и как увидим ниже, даже вероятно, что привычка владеть собой может, подобно другим привычкам, наследоваться. Таким образом, человек приходит, наконец, к убеждению, путем приобретенной и вероятно унаследованной привычки, что для него выгоднее следовать наиболее постоянным импульсам. Повелительное слово должен выражает, по-видимому, только сознание того, что существует известное правило поведения, все равно каково бы ни было его происхождение. В прежние времена настоятельно говорилось, что оскорбленный джентльмен должен выйти на поединок. Мы говорим ведь, что пойнтер должен делать стойку, а ритривер — приносить дичь. Если они этого не делают, они не исполняют своего долга, поступают дурно. Если какое-либо желание или какой-либо инстинкт, заставившие человека поступить в ущерб другим людям, кажутся при воспоминании столь же сильными или более сильными, чем его общественный инстинкт, он не будет чувствовать острого сожаления о своем поступке, но он будет сознавать, что, если бы его поступок был известен товарищам, он встретил бы у них осуждение, а мало людей настолько равнодушных к своим собратьям, чтобы не печалиться в таком случае. Если человек не имеет симпатии к своим собратьям и если желания, побудившие его к дурному поступку, были сильны в минуту действия и при воспоминании не уступают перед постоянными общественными инстинктами и суждением других людей, то мы вправе назвать его дурным человеком.[263] Единственным средством, которое может в таком случае удержать его от зла, будет страх наказания и убеждение, что в конце концов было бы лучше и для его личных своекорыстных целей скорее имея в виду пользу других, чем свою собственную. Очевидно, что всякий может с легкой совестью удовлетворять собственным желаниям, если они не противоречат его общественным инстинктам, то есть не идут вразрез с пользой других людей. Но для тог чтобы быть совершенно свободным от внутренних упреков или беспокойства, человеку почти необходимо избегнуть осуждения своих собратьев, справедливого или нет — все равно. Он не должен также нарушать обычного строя своей жизни, в особенности если последний разумен, иначе он также будет испытывать неудовлетворенность. Равным образом он должен избегать прогневить бога или богов, в которых он верит, согласно со своими понятиями или суевериями. Впрочем, в этом случае часто примешивается новый момент — страх божеского наказания.
ПЕРВОНАЧАЛЬНО ТОЛЬКО СТРОГО ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ УВАЖЕНИЕМ.
Изложенное выше мнение о происхождении и природе нравственного чувства, говорящего нам, что мы должны делать, и совести, укоряющей нас в случае неповиновения этому чувству, вполне согласуется с тем, что мы видим относительно раннего и недоразвитого состояния этой способности в человеческом роде. Добродетели, которым должны в общих чертах следовать примитивные люди для того, чтобы объединяться обществом, суть именно те, которые и до сих пор считаются наиболее важными. Разница только в том, что они здесь применяются почти исключительно к членам одного племени и поступки совершенно противоположного характера не считаются преступлениями, когда дело идет о людях другого племени. Никакое общество не сохранилось бы, если бы убийство, грабеж, измена и так далее были распространены между его членами; вот почему эти преступления в пределах своего племени клеймятся «вечным позором»,[264] но не возбуждают подобных чувств за этими пределами. Северо американский индеец доволен собой и уважается другими, когда он скальпирует человека другого племени, а даяк отрубает голову самого миролюбивого человека и высушивает ее, как трофей. Детоубийство было в самых широких размерах распространено по всему свету[265] и не встречало нигде порицания; относительно девочек оно считалось даже полезным или, по крайней мере, не вредным для племени. Самоубийство в прежние времена вообще не считалось преступлением;[266] напротив, мужество, которое требовалось для его исполнения, внушало уважение. И до сих пор самоубийство весьма распространено между некоторыми полу цивилизованными и дикими народами и не встречает осуждения, потому что для племени в целом не чувствительна потеря одного человека. Один индийский туг выражал самое искреннее сожаление, что ему не удалось удушить и ограбить стольких же путешественников, как его отцу. На низком уровне цивилизации ограбление иностранцев считается везде делом весьма почетным.
263
Dr. Prosper Despine в своей «Psychologie Naturelle», 1868 (т. I, стр. 243; т. II, стр. 169), приводит много любопытных случаев, когда самые отчаянные преступники были, по-видимому, лишены всяких признаков совести.
264
См. дельную статью в «North British Review», 1867, стр. 395. См. также статьи мистера Бэджота (W. Bagehot) о важности послушания и сплоченности для первобытного человека в «Fortnightly Review», 1867, стр. 529 и 1868, стр. 457 и др.
265
Самое подробное из известных мне обсуждений этого вопроса встречается у доктора Герланда: Gеrland, Ueber das Aussterben der Naturvolker, 1868. Но я должен буду вернуться к вопросу о детоубийстве в одной из следующих глав.
266
См. интересный разбор вопроса о самоубийстве у Лекки: Lесkу, History of European Morals, т. I, 1869, стр. 223. Относительно дикарей Уинвуд Рид сообщает мне, что негры в Западной Африке часто прибегают к самоубийству. Известно, как сильно оно было распространено между несчастными туземцами Южной Америки после вторжения испанцев. Относительно новозеландцев см. путешествие на корабле «Новара»; об алеутах см. ссылку Гузо на Мюллера: Ноuzеаu, Les Facultes mentales, т. II, стр. 136.