В школе он крайне неуверен при ответах, боится сказать что-либо невпопад: "Я начну говорить, и будут смеяться, что я не так говорю". Поэтому он слывет молчуном. Из анамнеза известно, что его нервное состояние ухудшилось в 1 год с небольшим, когда он плакал и грустил при помещении в ясли и не мог привыкнуть к ним в дальнейшем. Мать, инженер по профессии, занимает административную должность, постоянно находится на работе, тревожная и властная по характеру, сдержанная и скупая в выражении чувств, повышенно принципиальная и строгая. В последние годы "стали сдавать нервы", часто раздражается, "срывает напряжение" на сыне, который всегда под рукой. Вместе с нарастанием нервного напряжения у матери сын становился все более заторможенным, неуверенным в себе и боязливым, будучи не способным выразить свои чувства внешне и возразить матери, которой он боялся. Когда мы попросили его сочинить историю, где бы нашли отражение беспокоящие его страхи по поводу смерти родителей, она была следующей: "Жили-были король и королева. И был у них сын. Вот умер король. А царство большое: слуг, воинов в нем очень много. Королева не любила своего сына. И однажды велела слугам утопить его. А слуги пожалели его и отпустили. А королева про это узнала и начала на них кричать, орать. Так накричалась, что сошла с ума. А королевич узнал про это и пошел в замок. Стал он править царством. А королеву выгнали". В истории в аллегорической форме отражена травмирующая семейная ситуация. После некоторых раздумий мальчик назначил королевой мать, врача королем, а себя - королевичем. Остальные, участвующие в игре, сверстники стали слугами. Так он отреагировал на непосильный для него гнет дома, свергнув мать с ее трона амбиций и требований. Но отца своего он не мог вернуть, что и отразилось в следующей его грустной истории: "Жил-был царь и были у него три сына. Вот умер отец. И остались жить три брата. А когда царь умирал, он сказал своим сыновьям, что за тридевять земель растет бамбук, да непростой - волшебный. Как несчастье случится, оторвите лепесток, и все исполнится по-вашему. Поехали они искать его. Искали, да так и не нашли. И остались они жить по-старому".
Другой мальчик 10 лет, которому мы поставили диагноз истерического невроза, после ухода отца в первые годы жизни воспитывался матерью, математиком по профессии, женщиной повышенно требовательной и принципиальной, а также бабушкой и прабабушкой, тревожными и опекающими. Летом к бабушкам добавлялись две тети, и вместо отдыха мальчик находился в состоянии постоянного нервного напряжения. Каждый его шаг выверялся, он ничего не мог сделать сам и всегда был в сопровождении, по крайней мере, двух взрослых. Не в силах изменить отношение окружающих, он периодически в состоянии аффекта устраивал сцены самоубийства. Но то шнурок был слишком длинным, то коротким, то он не мог оттолкнуть ногами табуретку, то кто-то ему мешал "сосредоточиться", и каждый раз его "спасали" в "последний момент". На бабушек это производило необходимое воздействие, и на время ему переставали читать мораль и планировать каждый шаг. Затем бабушки снова входили в "свою колею", и спектакль под названием "Уйду я от вас" повторялся снова. Несмотря на явный демонстративный характер суицидальных попыток, нервное состояние мальчика все ухудшалось, появились тики, и мы посоветовали матери лишить его "летнего отдыха" и взять к себе. Однако с матерью ему не стало легче, он стал часто плакать и грустить. Мать не могла дать ему любви и нежности, словно забывая о существовании этих чувств, продолжая принципиально воспитывать его волю, "трезвую голову", как она сама говорила. Мальчик явно скучал по бабушкам, которыми он, хотя и тяготился, но мог как-то на них влиять в отличие от матери, не терпевшей никаких фривольностей и послаблений. Будучи не способным оказать влияния на мать, он впал в отчаяние, заявляя нам, что его никто не понимает, он одинок на этом свете. Да и с мальчиками было ему нелегко, поскольку из-за своего мягкого и обидчиво-ранимого характера он не мог постоять за себя и наладить взаимоприемлемые отношения. С одной стороны, он хотел повышенного внимания к себе, признания, а с другой стороны, ничего не мог сделать реального, чтобы упрочить свое положение. И его скорее принимали в свою сферу общения девочки, считавшие "своим", чем мальчики, одним из которых он так и не смог стать.
Расскажем и о двух юношах 21 года, обратившихся самостоятельно в разное время и просивших оказать им помощь. Оба - студенты технического вуза, активные общественники, но внутренне неуверенные в себе, страдающие от навязчивых мыслей о своей неполноценности, чувства одиночества и затруднений в общении с девушками, не отвечающими им взаимностью. Оба не помнят отца, поскольку в одном случае брак не был зарегистрирован, а в другом - рано произошел развод. У обоих властные, гиперсоциальные и одновременно тревожные, гиперопекающие матери. Оба производят впечатление потерянных и не нашедших себя молодых людей, испытывающих чувство эмоциональной безысходности, страдания и печали, несмотря на все свои успехи в учебе. Один из них - наш бывший пациент, лечившийся в 6-летнем возрасте по поводу заикания. Когда спустя 6 лет мы проводили катамнестическое исследование эффективности групповой психотерапии, мать даже не впустила сына в кабинет, сказав в полуоткрытую дверь, что у них все в порядке. Она явно боялась уменьшения своего безраздельного влияния, продолжая по-прежнему заменять ему мир сверстников и восполняя заботой все, как ей казалось, желания. Всепоглощающая опека и "привязывание" сына - следствие страха одиночества у матери, не способной поделить сына ни с кем вне ее собственного, эгоцентрически замкнутого и наполненного тревогами мира. Когда он пришел к нам в 21 год, то не смог преодолеть свою застенчивость и навязчивые мысли, что он не такой, как все. Более того, у него возникли навязчивые мысли, что он грязный, недостойный хорошего мнения окружающих о себе. В свое время у него были попытки онанизма, усугубившие чувство вины и идеи самоуничижения. В обоих случаях матери создали слишком высокую зависимость от себя, невротически привязав к себе взрослых сыновей и ревнуя к любым попыткам установить контакт с девушками. Будучи неуверенными в себе, они, скорее, ожидают, что их полюбят другие, чем они смогут быть сами активными в любви. У них нет чувства мужского "я", достоинства, умения вести себя так, чтобы нравиться девушкам. Сказывается здесь отсутствие формирования адекватной и, главное, своевременной модели полоролевой идентификации, приглушенной и измененной чрезмерным и односторонним женским влиянием в семье.
Следует сказать также о девушке 21 года с клаустрофобией - навязчивым страхом замкнутого пространства. В 4 года у нее умер отец, к которому она была привязана; в 7-8 лет мучительно переживала страх смерти матери; в 12-14 лет заостренно воспринимала "недостатки" своей внешности, боролась с зарождающимся половым чувством. В 16 лет вообразила, что она хуже всех, главным образом из-за отсутствия признания со стороны юношей. Часто испытывала состояние эмоциональной подавленности и неверия в себя. Стремилась компенсировать это отличной учебой, все больше уставая и не получая облегчения. Постепенно тревога и чувство эмоциональной неудовлетворенности сфокусировались в страхе замкнутого пространства, символизирующего неразрешимость жизненной ситуации, чувство обреченности и бессилия. Непосредственную угрозу для жизни этот страх приобрел, когда однажды она чуть не потеряла сознание в переполненном автобусе (у нее выражена вегетососудистая дистония). С тех пор боится переполненного транспорта, будь то автобус, электропоезд, поезда метро или лифт. Она не может противостоять этому страху, поскольку не уверена в себе и подавлена эмоционально. Нет и чувства уверенности в безопасности окружения, возможности защиты себя извне, как и нет отца, который мог бы помочь справиться с возникающими проблемами, стабилизировать тревоги и вселить уверенность в себя. Мать же не может оказать подобного влияния, поскольку часто болеет и сама не менее нуждается в помощи. Единственное, что она смогла сделать - это повсюду сопровождать дочь, что только закрепляло у последней чувство беспокойства и страх одиночества, неуверенность в себе.