Острота противоречий между буржуазными политическими партиями Германии привела к тому, что, как отмечает советский ученый Р. П. Федоров, создалось «то незаполненное политическое пространство, в котором развернулась действительно четко структурированная и централизованная организация буржуазии, абсолютно единая в классовом отношении и стоявшая полностью под влиянием могущественнейших монополистов, — Имперский союз германской промышленности»{119}. Аналогичные функции в значительной мере взяла на себя и Конфинду-стрия вследствие напряженной борьбы течений, постоянно лихорадившей пестрый и организационно рыхлый лагерь итальянских либералов. Роль монополистического капитала стала более весомой и вследствие того, что война привела к ослаблению главным образом политических устоев буржуазного общества, тогда как экономически крупный капитал заметно усилился.
Отношение монополий к государству в послевоенный период было весьма противоречивым. Современникам иногда казалось, что после войны, как пережитки военного времени, были решительно выброшены за борт различные формы и методы государственного вмешательства в экономику. На самом же деле, несмотря на внешнее возвращение к довоенным принципам, степень необратимости государственно-монополистического развития была чрезвычайно велика. Это очень убедительно показал в своем исследовании американский ученый Ч. Майер. Так, к 1925 г. правительства ведущих западноевропейских стран концентрировали в своих руках и расходовали примерно 20–25 % национального дохода, вдвое больше, чем до войны{120}. Многих вводила в заблуждение двойственная позиция монополий по отношению к государству. Монополии были против какой-либо регламентации своей производственной или финансовой деятельности. Они с подозрением воспринимали попытки социального маневрирования, опасаясь за свои материальные интересы. Вместе с тем они желали, чтобы государство выступало в качестве гаранта социальной стабильности, твердо и неукоснительно осуществляло репрессивные функции против трудящихся, обеспечивало порядок на внутреннем рынке и успешную экспансию на внешнем. Иначе говоря, монополисты хотели получать от государства как можно больше, не поступаясь при этом своими интересами. Пройдет еще некоторое время, пока монополии начнут свыкаться с мыслью о необходимости проведения государством общего политического курса даже ценой ущемления интересов отдельных групп или фирм.
В условиях всестороннего общего кризиса, охватившего капиталистический мир после победы Великого Октября, в полной мере обнаружилась несостоятельность методов, с помощью которых буржуазия защищала свое классовое господство.
Опыт войны, социальные и политические потрясения послевоенных лет укрепили недоверие монополистического капитала к традиционным формам государственной надстройки. Парламентские порядки, по мнению монополистических кругов, мешали эффективному функционированию государства, поэтому представительную демократию следовало бы заменить каким-либо вариантом авторитарного или корпоративного устройства.
В послевоенные годы в странах Запада становится нормой нарушение принципов буржуазной демократии. Если до первой мировой войны правительства лишь в самых исключительных случаях получали чрезвычайные полномочия, то теперь чрезвычайное законодательство становится обычным делом. Даже в Англии, стране с глубокими демократическими традициями, в 1920 г. парламент принял «Акт о полномочиях правительства при чрезвычайных обстоятельствах». По этому закону правительство получило полную свободу в борьбе с забастовочным движением. Печально знаменитая статья 48 Веймарской конституции давала возможность главе государства в нужный момент перечеркнуть всю буржуазно-демократическую законность. На основе этой статьи правительство осуществляло расправу с революционным движением в 1923 г. Опираясь на нее, престарелый президент Гинденбург 30 января 1933 г. вручил полномочия главы правительства нацистскому фюреру.
Еще в довоенный период наметились тенденции к расширению диапазонов консервативной и либеральной политики обычного типа. Под воздействием Великой Октябрьской социалистической революции эти тенденции обретают более четкие, завершенные формы. Следствием расширения диапазона либеральной политики влево явилось возникновение ее либерально-реформистского варианта на основе союза либеральной буржуазии с реформистским крылом рабочего движения. Тесное сотрудничество между реформистами и правящими классами сложилось в годы первой мировой войны. Именно тогда был заложен фундамент либерально-реформистского блока во многих воевавших государствах. «Война, — писал В. И. Ленин, — ускорила развитие, превратив оппортунизм в социал-шовинизм, превратив тайный союз оппортунистов с буржуазией в открытый»{121}.