В беседе с Р. Брейтингом нацистский фюрер следующим образом раскрывал истинный смысл грозно звучавшего 13 пункта программы НСДАП, где провозглашалась необходимость «огосударствления трестов»: «Правда, в нашей программе под пунктом 13 стоит… социализация, но при чем здесь социализм? Это скверное слово. Прежде всего речь идет не о том, что эти предприятия должны быть социализированы, а только о том, что они могут быть социализированы, если они нарушают интересы нации. Пока они этого не делают, было бы вообще преступно разрушать экономику». «Основная идея экономической политики моей партии… — говорил далее Гитлер, — это чтобы каждый человек сохранил за собой собственность, которую он себе завоевал». Он обещал покончить с «профсоюзной политикой в ее нынешней форме», т. е. лишить рабочий класс результатов почти вековой борьбы с капиталистами{242}.
Нацистский фюрер неустанно вел разъяснительную работу среди воротил финансово-промышленного капитала, выступая с докладами в элитарных клубах, обрабатывая их индивидуально. Ярким примером является его монолог перед старейшиной германского монополистического капитала Э. Кирдорфом, длившийся четыре с половиной часа. Кирдорф, давно мечтавший об авторитарном диктаторском режиме, но не замечавший подходящей личности с фюрерскими задатками, наконец-то увидел ее в Гитлере. Слова о необходимости достижения «национального величия», о «здоровом» и «естественном империализме» не могли не вызвать одобрения Кирдорфа. К тому же они подкреплялись обещанием искоренить «бессмысленную демократию, преобладание числа, т. е. слабости и глупости». Восхищенный старый реакционер немедленно вступил в нацистскую партию, передал в ее распоряжение 100 тыс. марок. Кроме того, он позаботился, чтобы монолог Гитлера был опубликован и распространен среди крупных предпринимателей. По сути дела, это было предвосхищением речи 26 января 1932 г., которая, как известно, оказала серьезное влияние на «капитанов» индустрии в критический период германской истории.
Как и в более ранние времена, нацисты могли опираться и на поддержку зарубежной монополистической реакции. Среди тех, кто способствовал укреплению политических позиций нацистской партии, были такие крупные фигуры международного бизнеса, как нефтяной король из Англии Г. Детердинг, его соотечественники магнаты военной промышленности из концерна «Виккерс», шведский спичечный король И. Крюгер и др. По данным архива рейхсканцелярии, только с апреля 1931 г. по апрель 1932 г. в кассу нацистской партии из зарубежных источников поступило 40–45 млн. марок{243}.
В научный оборот введен обширный материал, неопровержимо свидетельствующий о тесной связи между нацизмом и монополиями. Будучи не в состоянии отрицать многие конкретные факты сотрудничества монополий с нацистами, буржуазные историки пытаются представить дело таким образом, будто нацизм самостоятельно превратился в грозную силу и только после этого правящие круги вынуждены были считаться с ним как с фактором в политической игре. У читателя, ознакомившегося с книгами буржуазных авторов, может создаться впечатление, что нацистская партия только благодаря энтузиазму своих членов и дьявольской интуиции фюрера сумела воспользоваться паникой мелкой буржуазии в годы кризиса и подобно комете взлететь на политическом небосклоне веймарской Германии. До выборов в рейхстаг в сентябре 1930 г., где фашисты получили 18,3 % голосов по сравнению с 2,6 % в 1928 г., верхи якобы почти не замечали нацистов. Отсюда должно следовать, что господствующие классы не имели прямого отношения к формированию нацизма, лишь некоторые представители верхов по тем или иным соображениям вступили в партнерство с нацистами, причем в тот период, когда движение находилось на завершающей фазе генезиса.
В действительности взлет нацизма в кризисном 1930 г. не был бы возможен, если бы к тому времени экстремизм верхов не достиг такой степени и размаха, не зашел бы так далеко его синтез с экстремизмом мелкобуржуазным. Даже в сравнительно спокойные докризисные годы реакционные группировки монополистического капитала, юнкерство и военщина не оставляли надежд на ликвидацию буржуазно-демократического строя и установление режима диктатуры. До нас дошло множество источников, свидетельствующих об этом, хотя кое-кто из буржуазных историков хотел бы навсегда похоронить их в архивных недрах. Так, Г. Э. Тернер, работая в архиве Рейша, «просмотрел» такой источник, как письмо П. Рейша, относящееся к 1928 г., где тот высказывался в пользу создания «национальной диктатуры»{244}. Еще летом 1926 г. правоэкстремистская военщина с благословения ряда монополистических магнатов готовила переворот, чтобы осуществить «коренное изменение режима», «разгром парламентаризма»{245}.