Так, Гарнак в своей «Сущности христианства» (1900 г.) заявил, что Давид Фридрих Штраус думал, что он совершенно уничтожил значение евангелий как исторического документа. Но историко-критической работе двух поколений удалось восстановить это значение в высокой степени. Конечно, евангелия не представляют исторического сочинения, они написаны с целью дать назидательную книгу, а не повесть о том, что случилось. «Несмотря на это, они не совсем непригодны и как исторический документ, тем более что цель их отчасти совпадает с намерениями Иисуса».
Но об этих намерениях мы знаем только то, что сообщают нам евангелия! Вся аргументация Гарнака в пользу достоверности евангелий как источников для жизнеописания Иисуса показывает только, как невозможно выдвинуть в этом отношении что-нибудь определенное и положительное.
В дальнейшем в ходе своего исследования Гарнак сам вынужден отказаться от всего, что евангелия рассказывают о первых тридцати годах жизни Иисуса, а также и от всего того, что и после является невозможным или несомненной выдумкой. Но «остаток» он желал бы сохранить как исторический факт. По его мнению, у нас все же остается «наглядная картина проповеди Христа конца его жизни и впечатления, которое он произвел на своих учеников».
Но откуда знает Гарнак, что именно проповедь Иисуса так верно передана в евангелиях? О других проповедях теологи высказываются более скептически. Послушаем, что по этому поводу говорит коллега Гарнака, Пфлейдерер:
«Спорить об исторической достоверности той или другой речи в Деяниях апостолов не имеет в действительности никакого смысла. Достаточно принять во внимание, какие предварительные условия были необходимы, чтобы сделать возможной буквально точную или приблизительно верную передачу такой речи: она должна была для этого быть сейчас же записана слушателем (вернее, стенографирована); эти записи различных речей должны были в течение полувека сохраняться в кружках слушателей, большинство которых были иудеи или язычники и зачастую относились к слышанному индифферентно или враждебно, и, наконец, они должны были быть собраны историком из самых различных мест. Кто выяснил себе всю невозможность такого явления, тот будет знать раз навсегда, как он должен относиться ко всем этим речам, тот поймет, что и в Деяниях апостолов, как и в других светских исторических произведениях древности, эти речи представляют вольные композиции, в которых автор заставляет своих героев говорить так, как, по его мнению, они могли говорить в соответствующих положениях».
Совершенно верно! Но почему все это сразу теряет свое значение, когда мы имеем дело с речами Иисуса, которые Для авторов евангелий являются еще более ранними, чем речи в Деяниях апостолов? Почему речи Иисуса в евангелиях должны быть непременно подлинными, а не речами, которые, по мнению их составителей, он мог держать? Действительно, мы находим в сохранившихся речах многочисленные противоречия, например, бунтарские и покорные речи, которые могут быть объяснены тем, что среди христиан существовали различные направления, и каждое из них видоизменяло переданные речи Иисуса согласно своим потребностям. Как мало стеснялись евангелисты I в подобных случаях, показывает следующий пример. Сравним Нагорную проповедь Евангелия от Луки и более I позднего — от Матфея. У первого она является еще апологией обездоленных, осуждением богатых. Но ко времени Матфея она для многих христиан была уже неприятна. Поэтому Евангелие от Матфея превращает обездоленных, которых ожидает блаженство, в нищих духом и совершенно опускает осуждение богатых.
Такие манипуляции производились с речами, записи которых уже были сделаны, и после этого нас хотят уверить, что речи Иисуса, записанные полвека спустя после их произнесения, переданы в евангелиях вполне верно! Нет никакой возможности сохранить содержание речи, которая не была сейчас же записана и передавалась путем устного предания в течение пятидесяти лет. И кто, несмотря на все это, записывает после такого промежутка времени буквально речь, переданную по слухам, тот доказывает, что он считает себя вправе записывать все пригодное для его цели или что он достаточно наивен, чтобы принимать все на веру.
С другой стороны, относительно многих изречений Иисуса можно доказать, что они принадлежат не ему, а известны были еще до него.
Например, «Отче наш» считается специфическим произведением Иисуса, но Пфлейдерер указывает, что арамейская, очень старая молитва «Каддиш» кончалась словами:
«Да святится и славится великое имя твое на земле, которую ты сотворил. Да приидет царствие твое при жизни нашей и жизни всего дома Израиля».
Мы видим, таким образом, что начало христианского «Отче наш» представляет заимствование.
Но если трудно признать историческую достоверность речей Иисуса, если приходится отказаться от истории его юности, от его чудес, то что же, собственно, остается от евангелий?
По мнению Гарнака, остается картина впечатления, которое Иисус произвел на своих учеников, и история его мученичества. Но евангелия составлены не учениками Христа, они отражают не впечатление личности, а впечатление, которое производил рассказ о личности Христа на членов христианской общины. Историческую истину этого рассказа не может доказать даже самое сильное впечатление. Ведь и рассказ о выдуманной личности может произвести в данном обществе самое глубокое впечатление, если имеются налицо необходимые для этого исторические условия. Гетевский Вертер произвел сильнейшее впечатление, хотя все знали, что речь идет о романе. И все-таки он вызвал многочисленных подражателей и учеников.
Именно у иудеев, в течение последних столетий до и первого после Рождества Христова, выдуманные личности оказывали огромное влияние, если приписываемые им слова и деяния соответствовали сильным потребностям в иудейском народе. Об этом свидетельствует фигура пророка Даниила, о котором Книга Даниила рассказывает, что он жил при Навуходоносоре, Дарий и Кире, следовательно, в шестом столетии до Р. X., что он совершил величайшие чудеса и дал много пророчеств, которые после изумительным образом исполнились. Он предсказал, между прочим, что для иудеев настанут тяжелые времена, от которых их избавит Спаситель, и что иудеи тогда вновь достигнут расцвета. Этот Даниил никогда не существовал, книга о нем написана была только в 165 г., в эпоху Маккавейского восстания. Неудивительно поэтому, что все предсказания, сделанные пророком якобы в шестом столетии, исполнились до указанного года в точности. А это должно было внушить набожным читателям убеждение, что и заключительное предсказание такого надежного пророка, несомненно, исполнится. Вся книга представляет смелую выдумку, и все же она произвела колоссальное впечатление. Мессианистские чаяния, вера в грядущего Спасителя черпали из нее самую обильную пищу, и она стала образцом для всех будущих пророчеств о пришествии Мессии. Но Книга Даниила показывает также, как смело тогда в набожных кругах производились такие подделки, если нужно было добиться известного эффекта. Следовательно, впечатление, произведенное образом Христа, не доказывает еще его исторического существования.
Итак, из всего, что Гарнак пытается спасти из евангелий как историческое зерно, не остается ничего, кроме истории мученичества Христа. Но и эта история от начала до конца, до воскресения и вознесения, так переплетена с чудесами, что почти невозможно с какой-нибудь определенностью извлечь из нее историческое зерно. Дальше мы еще будем иметь случай подробнее рассмотреть достоверность этой истории.
Не лучше обстоит дело и с другими произведениями ранней христианской литературы. Все, что, по-видимому, ведет свое происхождение от современников Христа, от апостолов, представляет собою продукт более позднего времени.
Точно так же среди посланий, приписываемых апостолу Павлу, нет ни одного, подлинность которого не оспаривалась бы. Некоторые из них целиком отвергаются исторической критикой. Яснее всего такая подделка заметна во Втором послании Павла к фессалоникийцам. В этом послании автор его, скрывающийся под именем Павла, дает следующее предостережение: «Не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного» (2:2). И в заключение прибавляет: «Приветствие моею рукою, Павловою, что служит знаком во всяком послании; пишу я так…». Именно эти слова и выдали нашего автора.