Каутский детально прослеживает, как из примитивных христианских общин, не знавших на первых порах никакой внутриобщинной власти, кроме личного авторитета апостола или проповедника, вырастает целая иерархия, основанная на строгой субординации.
Рост христианских общин, увеличение их богатств с изменением их классового характера потребовали исполнения целого ряда функций: по организации трапезы и обслуживанию ее участников, по закупке и хранению запасов, по распоряжению денежными средствами общины и т. д. Всем этим штатом должностных лиц надо было управлять. Так возникает институт епископов, власть которых возрастала; сама должность стала пожизненной.
Если раньше проповедовать мог любой член общины, то по мере вытеснения апостолов и пророков епископ становится центральной фигурой пропагандистской деятельности. Дальнейшее развитие иерархии привело к возникновению католической церкви, к полному отказу от суверенности общин, существовавшей раньше, к установлению строгой внутрицерковной дисциплины. Так, говорит Каутский, выросла самая надежная опора деспотизма и эксплуатации, представлявшая полную противоположность общине, основанной бедняками Галилеи и Иерусалима.
Рассматривая раннее христианство как продукт разложения древнего мира, Каутский подчеркивает, что оно, подобно другим религиям, возникшим в этих условиях, демократично лишь в самом начале, поскольку возникает в период крушения античной демократии. Правильно оценивая, на наш взгляд, исторические обстоятельства возникновения христианства и его эволюцию от ранних общин к государственной церкви Римской империи, Каутский вместе с тем допускает серьезную ошибку в характеристике тех социальных сил, которые первоначально составили основную массу верующих. Он пишет: «Христианство на первых ступенях своего развития было, несомненно, движением обездоленных слоев самых различных категорий, которые можно охватить общим именем пролетариев, если только под этим словом не разуметь исключительно наемных рабочих».[18]
Эту мысль он выражает еще более определенно: «Все признают, что христианская община первоначально охватывала почти исключительно пролетарские элементы, что она была пролетарской организацией. И такой она оставалась еще очень долгое время после своего зарождения».[19] Правда, категорическое утверждение о том, что все признают пролетарско-коммунистический характер раннехристианских общин,[20] Каутский сам же невольно опровергает, когда несколькими страницами позже пишет, что многие теологи отрицают коммунистический характер раннего христианства.
Подчеркивая пролетарское происхождение христианства, Каутский видит в этом основу его коммунистического характера. Он пишет, что «ввиду этого резко выраженного пролетарского характера общины вполне естественно, что она стремилась к коммунистической организации», что требования первых христиан «всюду одинаково указывают на коммунистический характер первоначальной христианской общины».[21]
Определяя те социальные силы, из которых формировались раннехристианские общины, как пролетариат, Каутский, нам представляется, допускает ошибку в такой же мере, как и в характеристике идей этой общины, которые он называет коммунистическими. И даже указания Каутского на имеющиеся различия между христианскими массами и современным рабочим движением не меняют дела по существу. Эти различия, по мнению Каутского, состоят в том, что главные носители христианских идей, свободные городские пролетарии, были проникнуты стремлением жить за счет общества, ничего не делая, в то время как современный пролетариат, «пролетариат труда», представляет собой нечто совершенно иное. Такие стремления «свободных городских пролетариев», а также сам характер хозяйства в Римской империи обусловили потребительский характер христианского коммунизма, сущность которого, как считает Каутский, состояла в распределении продуктов, а не в обобществлении средств производства.
Эти идеи Каутский развивал не только в «Происхождении христианства», но и в ряде других работ (уже упоминавшейся брошюре «Католическая церковь и социал-демократия», в работе «Из истории культуры. Платоновский и древнехристианский коммунизм» (Спб., 1905) и ряде других). Она была пролетарской организацией. И такой она оставалась еще очень долгое время после своего зарождения».[22] Правда, категорическое утверждение о том, что все признают пролетарско-коммунистический характер раннехристианских общин,[23] Каутский сам же невольно опровергает, когда несколькими страницами позже пишет, что многие теологи отрицают коммунистический характер раннего христианства.
Предисловие
История христианства и библейская критика давно уже составляют предмет моих занятий. Двадцать пять лет назад я поместил в журнале «Космос» статью «Происхождение библейской истории», а двумя годами позднее в «Neue Zeit» другую статью — «Возникновение христианства». Следовательно, я возвращаюсь теперь к предмету своей старой любви. Внешним поводом к этому послужила необходимость подготовить второе издание моей книги «Предшественники социализма».
Дело в том, что критика, поскольку я имел возможность познакомиться с ней, была направлена главным образом против введения, в котором я, в кратких чертах, характеризовал коммунизм раннего христианства: по мнению моих оппонентов, новейшие исторические исследования доказывали полную несостоятельность моего изображения.
А вскоре затем было заявлено — устами товарища Гере, — что концепция, защищавшаяся впервые Бруно Бауэром и в существенных ее пунктах усвоенная Мерингом и мною, совершенно устарела. Эта концепция, изложенная мною еще в 1885 г., исходит из того, что раннее христианство может быть объяснено независимо от того или иного решения вопроса об историческом существовании Христа.
Ввиду всего этого я не хотел приступить ко второму изданию моей книги, появившейся тринадцать лет назад, не пересмотрев вновь моих прежних взглядов на историю раннего христианства на основании новейшей литературы.
Я пришел при этом к приятному для меня заключению, что я не должен изменять свои старые взгляды. Правда, новейшие исследования дали мне очень много новых указаний и фактов, так что из пересмотра введения «Предшественников социализма» выросла совершенно новая книга.
Я, конечно, не имею никакой претензии исчерпать предмет моего исследования. Для этого он слишком обширен. Я буду доволен, если мне удалось со своей стороны помочь выяснению тех сторон раннего христианства, которые кажутся мне особенно важными с точки зрения материалистического понимания истории.
Я, наверное, не могу также равняться с теологами по эрудиции в вопросах истории религии, изучение которых они сделали задачей своей жизни. Мне приходилось писать предлагаемую книгу в часы досуга, которые оставались в моем распоряжении после редакторской и политической деятельности, в такое время, когда настоящее до такой степени поглощает всякого участника в современной классовой борьбе, что для прошедшего едва остается место, — в период времени, которое лежит между началом русской и взрывом турецкой революции.
Но, быть может, именно мое интенсивное участие в классовой борьбе пролетариата дало мне возможность раскрыть такие стороны в раннем христианстве, которые уходили из поля зрения профессоров теологии и истории религий.
В своей «Новой Элоизе» Руссо замечает: «Я думаю, что желание изучать мир в качестве простого наблюдателя является глупостью. Кто хочет только наблюдать, тот, в сущности, ничего не наблюдает; бесполезный во всяком деле и лишний во всяких удовольствиях, он ни в чем не принимает активного участия. Мы можем наблюдать действия других лишь постольку, поскольку мы сами действуем. И в школе жизни, и в школе любви приходится начинать с практического упражнения в том, чему хотят научиться» (Часть 2. Письмо 17).
Это положение, которое относится здесь к изучению людей, можно распространить на исследование всех явлений и предметов. Ни в одной области нельзя достигнуть больших результатов при помощи одного только наблюдения и при отсутствии всякого практического вмешательства в ход вещей. Много ли успела бы астрономия, если бы она ограничивалась одним только наблюдением, если бы теория не была связана в ней с практикой, если бы в ней не играли такую роль телескоп, спектральный анализ, фотография! Но еще в большей степени приходится сказать это о земных явлениях, в которых наша практика, наша деятельность, может вмешиваться и на которые она может воздействовать гораздо сильнее, чем простое наблюдение. И сведения, которые мы получаем об этих явлениях путем одного лишь наблюдения, совершенно ничтожны в сравнении с теми, которые мы получаем, воздействуя на ход вещей и оперируя с ними. Достаточно вспомнить о той огромной роли, которую играет в естествознании опыт.
18
Впрочем, эта оговорка большой роли для Каутского не играет, в чем читатель сможет убедиться сам. В дальнейшем те слои, среди которых распространилось христианство, Каутский однозначно назы-вает пролетарскими и делает далеко идущие выводы о характере раннехристианской идеологии.