Эти космогония и космология, основанные на языковом мистицизме, выдают свою связь с астрологическими идеями. Отсюда различные пути ведут к магической концепции творческой и чудесной силы букв и слов. Ни в коем случае не будет абсурдом полагать, что наш текст не только преследовал теоретические цели, но и предназначался для использования в тауматургии. Так его понимала традиция раннего средневековья, по крайней мере, частично, и в данном случае не будет ошибкой установить связь между нашим текстом (или его прототипом) и историей о двух учителях Талмуда, рабби Ханине и рабби Ошайя, которые каждую пятницу изучали «галахот о Творении», и с их помощью создали тельца, которого затем и съели[52]. С магией языкового мистицизма также связано мнение автора, что шесть измерений небес «запечатаны» (1:13) шестью перестановками «Его великого имени Иахо» (еврейское YH W). Эти три согласных, использованные в иврите как матрес лекционис для гласных и, а ио, которые не пишутся, составляют божественное имя Иахо, содержащее три согласных четверобуквенного имени Бога, YHWH, а также формы Йао, проникшего в документы эллинистического синкретизма, где его перестановки тоже играют свою роль [53]. Знаки, которые впоследствии были разработаны для обозначения гласных, ещё не были известны автору.
Идея о функции имени Иахо или Иао предполагает важные параллели. В системе гностика Валентина Иао — это тайное имя, которым Хорос (буквально: предел, ограничение) отпугивает от мира плеромы Софию-Ахамот, следующую за Христом. Разве космос (в отличие от плеромы), запечатанный при помощи шести перестановок Иао в книге Йенира, не составляет своего рода монотеистическую параллель, возможно, даже вдохновлённую полемическими намерениями, этому валентинианскому мифу? В другом тексте явно еврейско-синкретического характера мы сходным образом встречаем имя Иао как призывание, которое укрепляет мир в его границах, что служит идеальной аналогией запечатыванию в Йецира: в космогонии Лейденского магического папируса земля корчилась, когда появилась пифийская змея «и пришла в бешенство. Но столп небес остался твёрдым, даже хотя она угрожала ударить его. Затем бог произнёс: Иао! И всё установилось, и появился великий бог, величайший, который упорядочил всё, что было в мире, и всё, что будет, и всё в Высоте пришло в порядок». Имя Иао снова появляется среди тайных имён самого этого величайте-го бога[54]. Трудно не заподозрить здесь связь между еврейскими концепциями и концепциями гностицизма и синкретизма. Это «запечатывание» Творения при помощи божественного имени относится к старому набору идей гнозиса Меркабы; это подтверждается в главе 9 «Больших Хехалот». То, что сказано в «Книге Творения» о «шести направлениях» пространства, там говорится о «порядках Творения», то есть о космосе в целом, сохранение которого в установленных границах, сидре берешит, связано с «запечатыванием» великим именем Бога.
Я кратко развил здесь некоторые фундаментальные концепции книги Йеиира, потому что они имеют огромную важность для понимания дальнейшего и потому что эту книгу позже читали и толковали каббалисты как путеводитель по Каббале. Вопреки более поздним толкованиям, особое очарование текста заключается в его часто удачной и, во всяком случае, всегда живой образности и полноте смысла, который он придаёт большинству концепций, созданных для выражения абстракций. Автор находит конкретные и уместные обозначения для понятий, которые до сих пор евреи не могли облечь в должные выражения.
То, что в некоторых моментах ему это не удалось, и образы порой остаются для нас неясными (что только воодушевляло последующие толкования) — это ясный знак трудности его усилий и той энергии, с которой он их прикладывал. Торжественный и загадочный тон книги позволил еврейским философам, а также каббалистам средневековья обращаться к её авторитету. Саадия в самом раннем сохранившемся комментарии (хотя точно не древнейшем) толковал её около 933 года в соответствии со своей философской концепцией учения о Творении и еврейской теологии в целом. С тех пор целые серии более или менее детальных еврейских и арабских комментариев продолжали писать до XIII и XIV столетий. Все находили в книге более или менее то, что некали, и тот факт, что Иегуда Халевн уделил ей значительное внимание, почти полный комментарий, в четвёртом трактате своей главной работы по философии и теологии, Сефер ха-Кузари (около ИЗО г.), может служить указанием на большой авторитет, которым пользовалась книга[55].
52
53
Примеры магического использования шести перестановок Иао можно найти в Preisendanz,
54
Ibid., vol. 2, 113. Об использовании имени Иао в магии эпохи синкретизма есть множество материалов. Большинство старых примеров было собрано в W. von Baudissin, Studien zur Semitischen Religionsgeschichte, vol. 1 (Leipzig, 1876), 179–254. Бодиссин не упоминает отрывок из Йецира, и Р. Рейценштейн не использует его при рассмотрении книги Йецира, которую считает происходящей, в конечном счёте, из эллинистического источника, восходящего ко II веку; его аргументы основаны на сравнительном исследовании буквенного мистицизма в поздней античности; см. Reitzenstein, Poimandres(Leipzig, 1904), 291. Как историк, обладающий широкой точкой зрения, Рейценштейн, возможно, воспри-нимал вещи яснее многих других еврейских учёных, которые часто рассматривали книгу Йецирабудто подвешенную в вакууме посреди истории религий. В этой связи также следует отметить, что в коптской Пистис София, гл. 135, Иао появляется в похожем контексте: Иисус произносит своё имя, обращаясь к четырём углам мира. Запечатывание шести направлений пространства при помощи перестановок имени Иао соответствует идее, что это имя властвует над четырьмя направлениями мира, то есть над космосом. Ср. материал, собранный в Erik Peterson, Heis Theos(Göttingen, 1926), 306–307. Однако, толкование магического имени Arbathiao у Петерсона как «четырёх Иао» совершенно неубедитель-но. Магическое имя — это ничто иное, как синкретическая транскрипция Тетраграмматона как «тетрады [из четырёх букв имени YHWH, на котором основано имя] Иао». Это доказывается соответствующим термином Тетрасья, которое мы встречаем в еврейских сочинениях о Хехалот, ещё неизвестным Петерсону; см. мою Major Trends, 56, 363. Термино-логия, использованная в Йецирадля этих трёх направлений пространства, тоже очень древняя: фраза «вверху и внизу, спереди и сзади, справа и слева» использована в том же виде на аккадском и, очевидно, также стоит за выражением в мишне Hagigah2:1 (I век), где «спереди» и «сзади» следует понимать пространственно. Это использование уже не по-нимали амораи, во всяком случае, оно превратилось из пространственного во временное, как показал S. E. Löwenstamm, «On an Alleged Gnostic Element in Mishnah Hagiga II, 1» (на еврейском) в M. Haram (ed.), Yehezkel Kaufmann Jubilee Volume(Jerusalem, 1960), 112–121, опираясь на аккадский материал. Его объяснения привлекли дополнительные лингвистические свидетельства в поддержку древности книги Йецира, хотя именно рассматриваемый отрывок ускользнул от его внимания.
55
Около середины XI века глава палестинской школы р. Иегуда бен Йосеф Коэн, рош