Выбрать главу

К тому же, подозрение на поголовную микроцефалию homo floresiensis давало основания для множества научных дискуссий, но не давало никакого ответа о совершенстве каменных орудий этих малышей.

В результате была принята компромиссная, очень обтекаемая версия, что homo floresiensis страдал от генетического дефекта, из­вестного как микроцефалическая остеодисплазическая приморди­альная карликовость II типа (microcephalic osteodysplastic primordial dwarfism II MORD II). При этом типе карликовости «тело и мозг

человека остаются маленькими при практически нормальном уров­не интеллекта» (Вонг Кейт // ВМН, 2005. №5).

Благодаря этим компромиссным, но, возможно, здравым выво­дам, феномен homo floresiensis и иных «маленьких людей», не получив снова никаких объяснений, получил хотя бы новое имя: MORD-II.

И вновь возвращаемся к вопросу разума палеоантропов.

Но даже если придерживаться стереотипических, устоявшихся представлений о критичности небольшой массы мозга, то и в этом случае отказать в наличии полноценного разума и homo erectus, и неандертальцам, да и вообще всем палеоантропам не будет ника­кой возможности 13 .

По всей совокупности археологических данных на сегодняшний день уже известно, что люди палеолита, мезолита и раннего нео­лита имели объем мозговой массы не меньший, чем у Эйнштей­на (1230 см 3 ) или у нобелевского лауреата А. Франса (1017 см 3 ), а у неандертальцев — значительно больший, приближаясь к стан­дарту Мерилин Монро (1422 см 3 ) и даже превосходя его ( список ци­тируется по таблице проф. Л. Этингена).

По очень грамотным вычислениям Г. Бонина (исследование 1934 г.), средняя емкость черепа кроманьонца равняется, в сред­нем, 1570 см 3 , примерно такой же она остается и у более поздних представителей неолита (1525-1533 см 3 ), в железном веке начина­ется постепенное уменьшение до 1524 см 3 , а в Древнем Египте до­ходит до 1390 см 3 , приближаясь к среднему значению современно­го человека.

Вероятно, следует помнить, что мы имеем на руках еще далеко не все цифры, даже по тем персонажам истории, что признаны как выдающиеся интеллектуалы.

Значительная часть захоронений знаменитых или известных пи­сателей, полководцев и ученых остается необследованной по край­ней мере в части элементарной краниометрии.

«Почтение» к останкам, не очень понятное при нерешенности столь важных проблем, как происхождение и развитие мышления,

увы, препятствует вскрытию и изучению многих сакрализирован- ных склепов, гробниц, саркофагов, мощевиков, рак 3 и могил.

(Огромное количество драгоценного для краниометрии материала

скрыто в так называемых мощах. Естественно, для полноценной кра­ниометрии они нуждаются в чистке от органических остатков их преж­них «владельцев», последующей дезинфекции и выварке.)

Впрочем, впечатляют даже случайные, разовые результаты не­давних исследований.

Профессор Р. Вертеманн, которому довелось изучить череп Эразма Роттердамского, определил емкость его мозгового черепа в 1225 см 3 . Щит. по иссл. И АРАН: Медникова М. Трепанации в древнем мире и культ головы, 2004.)

Igitur, объем мозга роттердамского гуманиста вряд ли превышал 918 см 3 , что дает полное право говорить о его полной анатомиче­ской сопоставимости с мозгом самых ранних homo erectus.

Я неслучайно говорю об анатомической сопоставимости, так как два миллиона лет для столь сложного органа, каким является мозг, — это ничтожный срок, недостаточный для формирования но­вых структур и функций.

Ceterum, вопрос о «возрасте» функций и части важнейших струк­турных образований мозга еще будет подробно рассмотрен мною в главе V.

Вообще, стыдливость человечества в отношении основного пе­риода собственной истории понять легко.

Как минимум два миллиона лет человек, имея уже очень боль­шой и анатомически развитый мозг, равный мозгу Эйнштейна и Эразма Роттердамского, довольствовался ролью мелкостайного животного, промышлявшего падалью, выкапыванием съедобных корешков и каннибализмом.

а Рака — большой ларец в форме саркофага, сундука, иногда архитектурного

сооружения, предназначенный для хранения мощей святых. — Прим. ред.

Стереотип о человеке как об «охотнике» и «хищнике» давно раз­венчан палеоантропологией. Есть множество изложений данного вопроса, но наиболее концентрированными и простыми до сих пор являются формулировки проф. Б. Ф. Поршнева (1905-1972):

«Люди, начиная с австралопитековых и кончая палеоантропо- выми, умели лишь находить и осваивать костяки и трупы умерших и убитых хищниками животных. Впрочем, и это было для высших приматов поразительно сложной адаптацией. Ни зубная система, ни ногти, так же как жевательные мышцы и пищеварительный аппарат, не были приспособлены к занятию именно этой экологической ниши. Овладеть костным и головным мозгом и пробить толстые кожные по­кровы помог лишь ароморфоз, хоть и восходящий к инстинкту раз­бивания камнями твердых оболочек у орехов, моллюсков, рептилий, проявляющийся тут и там в филогении обезьян. Это была чисто био­логическая адаптация к принципиально новому образу питания — некрофагии.

<...>

Итак, археоантропы, все еще, как и австралопитеки, не име­ли никаких ни морфологических, ни функциональных новообра­зований для умерщвления крупных животных, для превращения в хищников-убийц. Они были по-прежнему узко специализирован­ным видом высших приматов, приспособленных к трупоедению. Ги­потеза об их охоте на крупных животных не может быть подтвержде­на никакими фактами» (Поршнев Б. Ф., проф. О начале человеческой истории, 2006).

(Здесь, для скептиков, я напоминаю, что Поршнев говорит об эпохе homo erectus, т.е. об основном периоде становления челове­ка, а не о двух десятках тысяч лет, условно именуемых «кроманьон­ским временем», когда, помимо традиционной детритофагии, дей­ствительно уже практиковалось что-то похожее на охоту.)

Necessario notare, что предлагаемый взгляд является не неким «особым» мнением проф. Б. Поршнева, а сформировавшейся кон­цепцией палеоантропологических школ.

Exempli causa: