«Для плотоядных, но еще не имевших возможности добывать себе пищу охотой гоминид, практически единственным источником необходимого белка было мясо животных, убитых и частично брошенных хищниками» (Зубов А. А., проф. Становление и первоначальное расселение рода “homo”, 2011).
«При обилии копытных значительная часть туши убитого животного оставлялась хищниками нетронутой, что составляло достаточную пищевую базу для ранних людей» (Бутовская М. Социальная структура ранних гоминид и проблема адаптации к различным климатическим условиям в палеолите, 1997).
«Ситуация определила пищевую стратегию первых людей как популяции scavengers — “падальщиков”, или, точнее, существ, питающихся объедками, т. к. речь в данном случае идет не о животных, погибших своей смертью, а о тактике “доедания” дичи, убитой крупными хищниками» (Dennett R. Dispersal and Colonisation, Long and Short Chronologies: How Continuous is the Early Pleistocene Record for Hominids Outside East Africa, 2003).
Впрочем, здесь есть «непонятности».
В частности, вероятно, навсегда останется вопросом «очередность» человека в доступе к падали, так как конкуренты в деле нахождения и доедания останков у homo были весьма впечатляющими.
«Особенно опасным конкурентом для гоминид в процессе борьбы за туши животных была вымершая теперь огромная гиена Pachycrocuta, способная разгрызать любые кости, которая не оставляла человеку никаких шансов на добычу костного и головного мозга мертвых животных, а прямая конфронтация с таким зверем окончилась бы в то время не в пользу человека, тем более что гиены охотятся стаями» (Зубов А. А., проф. Становление и первоначальное расселение рода “homo”, 2011).
Место homo в очереди к падали достаточно долго было предметом дискуссий 14 .
Если обратиться к наиболее серьезным исследованиям последнего времени, то мы увидим, что М. Dominguez-Rodrigo (иссл. 2001), R. J. Blumenschien (иссл. 1995), М. Е. Lewis (иссл. 1997), М. М. Selvaggio (иссл. 1994) определяют человеку весьма скромное место в этой очереди, едва ли не одно из последних.
/?. Dennell (иссл. 2003), A. Treves, L. Naughton (иссл. 2005), М. Л. Бутовская (1997), А. Зубов (2011) тот же самый вопрос рассматривают значительно оптимистичнее, полагая, что каменные орудия, размеры и исключительная агрессивность все же оставляли человеку некий шанс на место где-то в середине «очереди», после Pachycrocuta и других крупных стайных падальщиков, но все же до птиц и плотоядных грызунов.
Здесь есть мрачная «ирония судьбы», возможно, определившая многие наклонности человека. В течение двух миллионов лет своей т.н. доисторической животной жизни (т.е. основного биологического периода), нося в себе поразительные потенциалы агрессии, homo вынужден был довольствоваться ролью падальщика, не способного самостоятельно убивать.
По всем меркам зоологии homo достаточно безобиден. Он лишен даже минимального инструментария хищника. У него нет когтей, клыков, скоростных возможностей, ядовитости, мышечной мощи или уникальных особенностей (вроде тех, что есть, к примеру, у пауков). Но есть редкий по силе и комплектности набор основных агрессий.
Что же позволяет с уверенностью говорить об исключительной агрессивности как о видовом отличии homo, изначально ему присущей и неизменной? Ведь о характере и нравах палеоантропов не сохранилось почти никаких свидетельств; лишь скупые археологические указания на вероятную нормативность каннибализма в их стаях, на детритофагию и странную стагнацию вида в течение примерно двух миллионов лет.
Explico.
Такой вывод становится возможен благодаря наличию двух бесспорных факторов.
Первый фактор — это та часть истории человечества, которая была задокументирована, является общеизвестной и прекрасно характеризует вид homo. Формально «коротенький», но неплохо зафиксированный и исследованный период человеческой истории с 5000 г. до н. э., до наших дней вполне может быть образчиком поведения данного вида.
Конечно, история человечества, начиная с шумеров, — это очень размытый, во многом фантазийный, но (в общем и целом) все же документ, свидетельствующий (в первую очередь) о беспрецедентной в зоологии агрессивности вида.
Exempli causa, массовость и постоянность внутривидовых и межвидовых убийств является не просто практикой homo, но и сущностным стержнем его цивилизации. Более того, обязательным, рутинным условием ее развития и успешности.
Но, быть может, исключительная агрессивность — это свойство homo лишь «фиксированной эпохи», некое правило социализации, которое «замешивается» только на внутривидовой и межвидовой крови и через это правило формирует особый тип поведения?
Отнюдь.
Это предположение легко опровергается знанием как особенностей, так и возраста той структуры головного мозга (лимбической системы systema limbica ), которая и генерирует различные эмоции и агрессии, а через них формирует базовое поведение любого позвоночного (илл. 18).
Еще в 1784 году Поль Брока определил лимбическую систему как область, включающую структуры переднего мозга на границе ростральной части ствола головного мозга у входа в полушария. (Брока же дал ей имя — от limbus, т.е. «кайма».) Впоследствии границы лимбической системы были существенно расширены, но об этом — чуть ниже.
Илл. 18. Схематическое изображение структур и связей лимбической
системы (по МакЛину)
Вглядимся в «фиксированную» историю homo и увидим, что сквозь пламя церковных костров, бесконечье скотобоен, грудей, младенцев, завоеваний, пулеметов, нимбов, концлагерей, шуб, войн, открытий, отбивных, совокуплений, казней и ракет, т.е. сквозь все «знаковые» картинки человеческой цивилизации просвечивают знакомые еще по мозгу древних рептилий очертания амигдалы 15 , сосцевидного тела, гипоталамуса, септума и прочих первородных структур systema limbica. (Причем они не просто «просвечивают» и видятся, они во многом и определяют содержание этих картинок.)