Выбрать главу

«Для плотоядных, но еще не имевших возможности добывать себе пищу охотой гоминид, практически единственным источником необ­ходимого белка было мясо животных, убитых и частично брошенных хищниками» (Зубов А. А., проф. Становление и первоначальное расселе­ние рода “homo”, 2011).

«При обилии копытных значительная часть туши убитого живот­ного оставлялась хищниками нетронутой, что составляло достаточную пищевую базу для ранних людей» (Бутовская М. Социальная структу­ра ранних гоминид и проблема адаптации к различным климатическим условиям в палеолите, 1997).

«Ситуация определила пищевую стратегию первых людей как по­пуляции scavengers — “падальщиков”, или, точнее, существ, питающих­ся объедками, т. к. речь в данном случае идет не о животных, погибших своей смертью, а о тактике “доедания” дичи, убитой крупными хищни­ками» (Dennett R. Dispersal and Colonisation, Long and Short Chronologies: How Continuous is the Early Pleistocene Record for Hominids Outside East Africa, 2003).

Впрочем, здесь есть «непонятности».

В частности, вероятно, навсегда останется вопросом «очеред­ность» человека в доступе к падали, так как конкуренты в деле на­хождения и доедания останков у homo были весьма впечатляю­щими.

«Особенно опасным конкурентом для гоминид в процессе борь­бы за туши животных была вымершая теперь огромная гиена Pachycrocuta, способная разгрызать любые кости, которая не остав­ляла человеку никаких шансов на добычу костного и головного мозга мертвых животных, а прямая конфронтация с таким зверем окончи­лась бы в то время не в пользу человека, тем более что гиены охотят­ся стаями» (Зубов А. А., проф. Становление и первоначальное рассе­ление рода “homo”, 2011).

Место homo в очереди к падали достаточно долго было предме­том дискуссий 14 .

Если обратиться к наиболее серьезным исследованиям послед­него времени, то мы увидим, что М. Dominguez-Rodrigo (иссл. 2001), R. J. Blumenschien (иссл. 1995), М. Е. Lewis (иссл. 1997), М. М. Selvaggio (иссл. 1994) определяют человеку весьма скромное место в этой очереди, едва ли не одно из последних.

/?. Dennell (иссл. 2003), A. Treves, L. Naughton (иссл. 2005), М. Л. Бу­товская (1997), А. Зубов (2011) тот же самый вопрос рассматривают значительно оптимистичнее, полагая, что каменные орудия, разме­ры и исключительная агрессивность все же оставляли человеку не­кий шанс на место где-то в середине «очереди», после Pachycrocuta и других крупных стайных падальщиков, но все же до птиц и плото­ядных грызунов.

Здесь есть мрачная «ирония судьбы», возможно, определившая многие наклонности человека. В течение двух миллионов лет сво­ей т.н. доисторической животной жизни (т.е. основного биологиче­ского периода), нося в себе поразительные потенциалы агрессии, homo вынужден был довольствоваться ролью падальщика, не спо­собного самостоятельно убивать.

По всем меркам зоологии homo достаточно безобиден. Он ли­шен даже минимального инструментария хищника. У него нет ког­тей, клыков, скоростных возможностей, ядовитости, мышечной мощи или уникальных особенностей (вроде тех, что есть, к приме­ру, у пауков). Но есть редкий по силе и комплектности набор основ­ных агрессий.

Что же позволяет с уверенностью говорить об исключительной агрессивности как о видовом отличии homo, изначально ему при­сущей и неизменной? Ведь о характере и нравах палеоантропов не сохранилось почти никаких свидетельств; лишь скупые археологи­ческие указания на вероятную нормативность каннибализма в их стаях, на детритофагию и странную стагнацию вида в течение при­мерно двух миллионов лет.

Explico.

Такой вывод становится возможен благодаря наличию двух бес­спорных факторов.

Первый фактор — это та часть истории человечества, которая была задокументирована, является общеизвестной и прекрасно ха­рактеризует вид homo. Формально «коротенький», но неплохо за­фиксированный и исследованный период человеческой истории с 5000 г. до н. э., до наших дней вполне может быть образчиком по­ведения данного вида.

Конечно, история человечества, начиная с шумеров, — это очень размытый, во многом фантазийный, но (в общем и целом) все же до­кумент, свидетельствующий (в первую очередь) о беспрецедентной в зоологии агрессивности вида.

Exempli causa, массовость и постоянность внутривидовых и меж­видовых убийств является не просто практикой homo, но и сущност­ным стержнем его цивилизации. Более того, обязательным, рутин­ным условием ее развития и успешности.

Но, быть может, исключительная агрессивность — это свой­ство homo лишь «фиксированной эпохи», некое правило соци­ализации, которое «замешивается» только на внутривидовой и межвидовой крови и через это правило формирует особый тип поведения?

Отнюдь.

Это предположение легко опровергается знанием как особен­ностей, так и возраста той структуры головного мозга (лимбической системы systema limbica ), которая и генерирует различные эмоции и агрессии, а через них формирует базовое поведение любого по­звоночного (илл. 18).

Еще в 1784 году Поль Брока определил лимбическую систему как об­ласть, включающую структуры переднего мозга на границе ростраль­ной части ствола головного мозга у входа в полушария. (Брока же дал ей имя — от limbus, т.е. «кайма».) Впоследствии границы лимбической системы были существенно расширены, но об этом — чуть ниже.

Илл. 18. Схематическое изображение структур и связей лимбической

системы (по МакЛину)

Вглядимся в «фиксированную» историю homo и увидим, что сквозь пламя церковных костров, бесконечье скотобоен, грудей, младенцев, завоеваний, пулеметов, нимбов, концлагерей, шуб, войн, открытий, отбивных, совокуплений, казней и ракет, т.е. сквозь все «знаковые» картинки человеческой цивилизации просвечивают знакомые еще по мозгу древних рептилий очертания амигдалы 15 , сосцевидного тела, гипоталамуса, септума и прочих первородных структур systema limbica. (Причем они не просто «просвечивают» и видятся, они во многом и определяют содержание этих картинок.)