Выбрать главу

Пример «Луки» является и ответом на вопрос, отчего великие анатомические открытия Сильвия, Везалиуса, Фаллопия, Аренция, Ва- ролия, Фомы Велизия, Жана Риолана et cetera, пришедшиеся на XVI— XVII века, не могли тогда ничего изменить в странной судьбе позна­ния человеком своего мозга.

Само по себе формальное постижение анатомии (как мы можем удостовериться на примере «хирурга и епископа») еще не страхует от любых экзотических и вненаучных убеждений.

Трансляционизм всегда предпочтет идею знанию. Даже имея под рукой не только анатомические атласы XVI века, но и труды И. Пав­лова, и нейронную теорию Сантьяго Рамон-и-Кахаля, трансляцио- нист, ради сохранения своей иллюзии, легко проигнорирует и то, и другое, и третье.

Ad verbum, Войно-Ясенецкий, по сути, развивает те кардиоцентриче- ские представления о местоположении души и разума, которые изло­жены в «Молоте Ведьм» Шпренгера и Инститориса: «На это можно ответить, что основное место пребывания души — в середине сердца, откуда она сообщает жизнь всем членам тела. Примером служит паук, который, сидя на паутине, чувствует прикоснове­ние со всех сторон» (Молот ведьм. Ч. 2, Гл. 9).

Opportune, и в XIX, и в XX веке, помимо приведенного выше при­мера, уже параллельно научной нейрофизиологии зародились пси­хологические и эзотерические учения, целиком или частично осно­ванные на идеях соучастия в мышлении некой силы «вне» субъекта мышления.

Характерным образчиком позднего трансляционизма стала вюрц- бюргская школа и ее последователи — А. Майер, И. Орт, А. Мессер и пр.

В отличие от ранних (Я. Шпренгер (1436-1495), Г. Сковорода (1722- 1794)) или поздних «кардиоцентристов» с их незатейливыми фор­мулировками, « вюрцбюргцы» понимали необходимость оформле­ния трансляционистских представлений в научной терминологии и очень неплохо справились с этой задачей.

Puto, обостренное наукообразие «вюрцбюргцев», «гештальтцев» et cetera имело целью прежде всего дистанцироваться от друго­го фланга трансляционистов, представленного в лице эзотерички Е. Блаватской и ее последователей.

Впрочем, эти вопросы достаточно отдалены от цели настоящего исследования.

Илл. 5. Ч. Дарвин

Я был обречен на этот тяжелый экскурс лишь для объяснения непременного недоумения о том, почему время рождения под­линной нейрофизиологии мы вынуждены отсчитывать именно от эпохи Дарвина.

Secundum naturam, «эпохой Дарвина» я маркирую весь тот бле­стящий сонм больших и малых ученых, полностью изменивших представление homo как о себе самом, так и о мире.

(Если дробить эпоху на персоналии, так еще неизвестно, кто ока­жется «Дарвином» в большей степени — сам сэр Чарльз Дарвин, или гений реальной геологии ЧарльзЛайель (1797-1875), или же заслу­живший прозвище Бульдог Эволюции анатом и антрополог Томас Генри Хаксли (1825-1895), или «первый системный эволюционист» Герберт Спенсер, или многие другие.) 4

Сам сэр Чарльз Дарвин, как известно, был очень робок и за свои открытия не хотел и не умел воевать.

Если бы не блистательная плеяда ученых, сплотившихся вокруг него, то проламывать дарвинизму дорогу сквозь стены мистицизма и «традиционной науки» было бы попросту некому.

Ergo, во второй половине XIX века, сквозь дыру, которую Чарльз Дарвин так застенчиво проделал на месте бога, уже отчетливо виделась очевидность животного происхождения человека и его эволюции.

В связи с этим «священный трансляционизм» уже казался сме­шон, и мышление обрело статус величайшей загадки.

Эти слова могли бы быть очень эффектной точкой как в самом предисловии к исследованию, так и в «истории вопроса». Но, к сожа­лению, эффектность и академичность находятся в давнем и серьез­ном конфликте.

Я все же выберу путь академичности и прежде чем приступлю не­посредственно к самому исследованию, в двух словах очерчу исто­рию современной нейрофизиологии.

(Дело не в почтении к «великим теням», а в необходимости уточ­нить некоторые положения и нюансы.)

Итак, приоткроем череп по линии от глабеллы к лямбде (илл. 6).

Мы еще не увидим мозг, он скрыт dura mater — оболочкой, кото­рую на ощупь можно уподобить очень сырой и толстой пергамент­ной бумаге (илл. 7).

Вступая на «территорию мозга», которая начинается уже с этой первой оболочки, необходимо понимать, что перед нами всего лишь недурной образчик биологической логичности и точности, не более.

Некоторой запутанности, небрежности, «вымученности» анато­мической конструкции, обычной для любого эволюционного орга­низма — нет и в помине. По крайней мере, на первый взгляд.

Но мы хорошо знаем и постоянно видим редкостный цинизм эволюции, которая всегда довольствуется простой жизнеспособно­стью, никогда не доводя свое творение до совершенства.

Илл. 6. Краниометрические точки лицевого и мозгового черепа homo

1 — bregma; 2 — metopion; 3 — glabella; 4 — nasion; 5 — rhinion; 6 — prosthion;

7 — infradentale; 8 — pogonion; 9 — gnathion; 10 — mentale; 11 — gonion; 12 —

mastoideale; 13 — inion; 14 — opisthokranion; 15 — lambda; 16 — asterion; 17 —

porion; 18 — auriculare; 19 — orbitale; 20 — dakryon;21 —stephanion

Илл. 7. Dura mater

А уж непосредственно homo, с его набором (примерно) в триста распространенных болезней, с его изначально дефективным позво­ночником и зубами, нелепым устройством глаз, кишечника и родовых путей — один из превосходнейших образцов этого свойства эволюции.

Ceterum, ее цинизм легко понять.

Совершенство недопустимо, так как одна из важнейших задач любого организма — вовремя умереть, освободив место для орга­низма последующего. Биологическое (или иное) совершенство мог­ло бы помешать выполнению этой важной функции или существен­но затруднить ее.