Энди хотел предостеречь Сан, чтобы не открывала люк, но потом понял, что отверстие было слишком узким, чтобы Баб мог в него пролезть.
Существо наблюдало, как овца вошла в его владения. Люк за ней закрылся.
Овца стряхнула повязку с глаз и оглядела свое новое окружение. Увидев Баба, она издала крик, очень похожий на человеческий.
Через мгновение... меньше чем через мгновение, Баб вскочил и пролетел по воздуху почти двадцать футов, полностью расправив крылья. Он схватил овцу когтями, имитируя летучую мышь, поймавшую мышь.
Энди отвернулся, ожидая услышать блеяние. Когда предсмертного рокота овцы не последовало, он рискнул посмотреть.
Баб вернулся к дереву, присев на корточки. Овца была зажата в его огромных руках. Но она была цела и невредима. Более того, Баб гладил ее по спине и издавал тихие звуки.
Блеял.
- Он разговаривает с овцой, - сказал доктор Белджам. - Он собирается сделать это. Чудо.
Энди наблюдал, как овца прекратила вырываться. Баб продолжал гладить животное, его отвратительная морда приобрела торжественное выражение. В комнате воцарилась тишина. Энди понял, что затаил дыхание.
Это произошло внезапно. В один момент Баб поглаживал голову овцы, в следующее мгновение свернул ей шею.
Раздался тошнотворный хруст, звук, похожий на треск мокрого хвороста. Голова овцы откинулась в сторону под странным углом. Энди поборол желание дать деру.
- Ну вот, началось, - сказал доктор Белджам шепотом.
Баб прижал овцу к груди и закрыл глаза, неподвижно застыв.
Затем одна из ног овцы дернулась.
- Что это? - спросил Энди. - Рефлекс?
- Нет, - ответил Сан. - Это не рефлекс.
Нога дернулась снова. И еще раз. Баб опустил овцу, которая затряслась, а затем поднялась на ноги.
- Господи, - выдохнул Энди.
Овца сделала два шага и моргнула. Еще большее беспокойство вызвало то, что голова овцы продолжала свешиваться, болтаясь между передними ногами на свернутой шее, повернутая так, что смотрела на них вверх тормашками.
Страх Энди сменился благоговением.
- Но она же мертва. Разве она не мертва?
- Мы не уверены, - сказала Сан. – По всем законам природы она должна быть мертва, но все же продолжает двигаться.
- Но он сломал ей шею. Даже если бы она была жива, могла бы она двигаться со сломанной шеей?
Овца попыталась пощипать траву ртом на болтающейся голове.
- Думаю, может, - сказала Сан.
- Удивительно, - произнес доктор Белджам. - Удивительно, удивительно, удивительно.
- Может, стоит вытащить овцу? – спросил Энди, пояснив: - Провести несколько тестов?
- Давай, - предложила Сан. - Дверь вон там.
- Наверное, не стоит заходить туда, пока Баб не поел, - высказался доктор Белджам.
- Вы не можете его усыпить или что-то в этом роде? – спросил Энди. - Рэйс сказал, что он уже заходил к нему в вольер.
- Дважды, вопреки моим предостережениям, но только для того, чтобы взять образцы кала и починить засор в искусственном ручье. Оба раза Баб проигнорировал его. Но даже Рэйс не настолько безумен, чтобы войти туда и отобрать у него еду. И я не собираюсь усыплять Баба, пока мы не узнаем больше о его физиологии. Мы не знаем, как на него подействуют транквилизаторы.
Баб издал звук, похожий на кашель. Овца рысила по кругу, раскачивая головой из стороны в сторону, пытаясь блеять со сломанной шеей.
Баб снова кашлянул.
Или это был смех?
Овца повернула голову к Бабу и закричала. Баб протянул руку и схватил овцу. Хватка была грубой, вся притворная нежность исчезла. Держа животное за задние ноги, он разорвал овцу пополам и принялся лакомиться внутренностями.
Энди почувствовал, как к горлу подступил комок. Он закрыл рот рукой и отвернулся, а звуки чавканья и глотания разносились по большой комнате.
- От удивительного до ужасного, - сказал доктор Белджам, возвращаясь к своему компьютеру.
- Он ест все, - сказала Сан, убирая поводья в карман халата. - Череп, кости, шкуру, даже кишки. Идеальный хищник.
Энди стошнило банановыми кексами. Он извинился и выбежал из комнаты, лихорадочно пытаясь вспомнить код от ворот. Выбравшись из первых ворот, он застрял у вторых, все время неправильно набирая код, о чем его оповещали неприятным писком.
Это безумие. Весь этот проект - безумие.
Энди не чувствовал никакого любопытства - только ужас, отвращение и гнев за то, что его втянули в эту историю. Он потряс решетку и пнул ее, ругаясь на нескольких языках.