— Не позволю, — улыбнувшись, отозвался Лэнгдон, — но должен признать, ваш анализ дает мне пищу для размышлений.
— Хорошо, тогда давайте, я покажу вам всего один, заключительный экспонат. Вышло так, что это оригинал работы Эдмонда Кирша.
— Вот как? Я и не знал, что Эдмонд — художник.
Уинстон рассмеялся.
— Я предоставлю вам самому об этом судить.
Лэнгдон позволил Уинстону провести себя мимо окон к вместительной нише, где перед висевшим на стене большим комом высушенной грязи уже собралась группа гостей. Поначалу сей ком затвердевшей глины напомнил Лэнгдону ископаемый музейный экспонат. Но в этой грязи не было окаменелостей. Вместо этого в ней были грубо выгравированные отметины, похожие на такие, что мог бы вывести ребенок палкой в незастывшем цементе.
Толпа не впечатлилась.
— Это сделал Эдмонд? — заропотала одетая в норку женщина с увеличенными ботоксом губами. — Не понимаю.
В Лэнгдоне проснулся преподаватель.
— Вообще-то, это весьма умно, — вмешался он. — Пока что это мой любимый экспонат во всем музее.
Женщина повернулась, взглянув на него чуть ли не с презрением.
— Да неужели? Так просветите же меня.
— С удовольствием. — Лэнгдон приблизился к группе отметин, грубо нацарапанных на поверхности глины.
— Ну, прежде всего, — сказал Лэнгдон, — Эдмонд гравировал этот кусок глины в знак почтения к самому раннему письменному языку человечества — клинописи.
Женщина моргнула, с неуверенностью разглядывая.
— Три глубоких отметины в середине, — продолжил Лэнгдон, отображают слово «рыба» на ассирийском. Это называется пиктограммой. Если внимательно посмотреть, можно представить устремленный вправо открытый рыбий рот, а также треугольные чешуйки на ее теле.
Собравшаяся толпа подняла головы, изучая вновь эту работу.
— А если вы посмотрите сюда, — сказал Лэнгдон, указав на ряд углублений слева от рыбы, — то увидите, что Эдмонд сделал отпечатки в грязи, чтобы представить исторический эволюционный путь рыбы на землю.
Головы начали с благодарностью кивать.
— И наконец, — сказал Лэнгдон, — асимметричная звездочка справа — символ, который оказывается потребляет рыба — является одним из самых старых исторических символов для Бога.
Накачанная ботоксом женщина обернулась и хмуро посмотрела на него.
— Рыба ест Бога?
— Очевидно, так. Это — игривая версия Дарвинской рыбы — эволюционная религия потребления. — Лэнгдон непринужденно пожал плечами. — Как я сказал, довольно умно.
Уходя Лэнгдон слышал, как за спиной бормотала толпа, а Уинстон рассмеялся.
— Очень забавно, профессор! Эдмонд оценил бы вашу импровизированную лекцию. Не многие люди могут это расшифровать.
— Что ж, — сказал Лэнгдон, — вообще-то это моя работа.
— Да, и теперь я понимаю, почему мистер Кирш попросил меня считать вас экстра-специальным гостем. На самом деле он попросил меня показать вам то, что не придется испытать сегодня вечером ни одному из гостей.
— Боже, и что же это будет?
— Направо от главных окон вы видите коридор, который огорожен?
Лэнгдон пристально посмотрел направо.
— Вижу.
— Хорошо. Прошу следуйте за мной.
С сомнением Лэнгдон повиновался последовательным инструкциям Уинстона. Он пошел к входу в коридор, и убедившись дважды, что никто не наблюдает, осторожно протиснулся за стойки и проскользнул по коридору с глаз долой.
Теперь, оставив слева толпу атриума, Лэнгдон прошел тридцать футов к металлической двери с цифровой клавиатурой.
— Наберите эти шесть цифр, — сказал Уинстон, сообщив Лэнгдону код.
Лэнгдон ввел код, и дверь открылась.
— Отлично, профессор, прошу входите.
Лэнгдон постоял минуту, сомневаясь, что ожидать. Наконец, собравшись с духом, он открыл дверь. Пространство внутри было абсолютно темным.
— Я включу для вас свет, — сказал Уинстон. — Прошу входите и закройте дверь.
Лэнгдон медленно зашел, вглядываясь в темноту. Он закрыл за собой дверь, и замок щелкнул.
Постепенно по краям комнаты начал загораться мягкий свет, освещая необычайно похожее на пещеру пространство — одиночную зияющую камеру, вроде самолетного ангара для парка аэробусов.
— 34 тысячи квадратных метров, — сообщил Уинстон.
Комната полностью затмевала атриум.
Когда свет разгорелся ярче, Лэнгдон увидел группу массивных форм на полу — семь или восемь призрачных силуэтов — словно динозавров, пасущихся в ночи.