— Я вижу, ты скептически настроен, — сказал Эдмонд. — Лучше, если бы я сказал Дарвина?
Лэнгдон улыбнулся.
— То же самое.
— Ладно, тогда позволь спросить вот что: каковы два фундаментальных вопроса, которые возникали перед человечеством за всю историю?
Лэнгдон задумался.
— Ну, вопросы наверно такие: «Как все это начиналось?» и «Откуда мы появились?»
— Точно. И второй вопрос — просто вспомогательный для этого. Не «откуда мы родом», а…
— Куда мы движемся?
— Да! Эти две тайны лежат в основе человеческого опыта. Откуда мы появились? Куда мы движемся? Создание и предназначение человека. Это общечеловеческие тайны. Взгляд Эдмонда заострился, и он выжидающе посмотрел на Лэнгдона.
— Роберт, открытие, которое я сделал… оно очень четко отвечает на оба этих вопроса.
Лэнгдон зацепился за слова Эдмонда и за их безрассудные последствия.
— Я… не знаю, что сказать.
— Нет необходимости что-то говорить. Я надеюсь, что вы и я сможем найти время, чтобы поглубже подискутировать на презентации сегодня вечером, но на данный момент мне необходимо поговорить с вами о темной стороне всего этого — потенциальных последствий открытия.
— Ты думаешь о возможных последствиях?
— Без сомнения. Отвечая на эти вопросы, я поставил себя в прямой конфликт с веками установленными духовными учениями. Вопросы человеческого мироздания и человеческого предназначения традиционно являются областью религии. Я незваный гость, и религиям мира не понравится то, что я собираюсь объявить.
— Интересно, — ответил Лэнгдон. — Так поэтому ты провел со мной два часа, толкуя о религии за обедом в Бостоне в прошлом году?
— Именно так. Ты можешь припомнить мое личное поручительство, данное тебе — о том, что в нашей жизни религиозные мифы будут практически сметены научными прорывами.
Лэнгдон кивнул. Забыть трудно. Смелость декларации Кирша запечатлелась один-в-один в живой памяти Лэнгдона.
— Я помню. И я возразил, что религия переживала достижения науки на протяжении тысячелетий и что она служила важной цели в обществе, и хотя религия может эволюционировать, она никогда не отомрет.
— Точно. Я уже сказал тебе, что нашел цель своей жизни — использовать научную истину для искоренения мифа о религии.
— Да, сильно сказано.
— И ты бросил мне вызов, Роберт. Ты утверждал, что всякий раз, когда я сталкивался с «научной истиной», которая противоречила или умаляла принципы религии, я должен был обсудить ее с религиозным ученым в надежде, что я пойму, что наука и религия часто пытаются пересказать одну и ту же историю двумя разными языками.
— Я помню. Ученые и духовники часто пользуются разными словарями, чтобы описать одни и те же тайны Вселенной. Конфликты часто связаны с семантикой, а не с субстанцией.
— Что ж, я последовал твоему совету, — сказал Кирш. — Ия советовался с духовными лидерами по поводу моего последнего открытия.
— Правда?
— Ты знаком с Парламентом мировых религий?
— Конечно.
Лэнгдон был большим энтузиастом группы по продвижению межконфессионального обсуждения.
— По чистой случайности, — сказал Кирш, — парламент провел в этом году свою встречу за пределами Барселоны, примерно в часе езды от моего дома, в аббатстве Монсеррат.
Потрясающее место, подумал Лэнгдон, побывавший на вершине горы святилища много лет назад.
— Когда я услышал, что это происходило в течение той же недели, я планировал сделать это крупное научное заявление, я не знаю, я…
— Ты подумал, не знамение ли это Божие?
Кирш засмеялся.
— Что-то вроде этого. Поэтому я позвонил им.
На Лэнгдона это произвело впечатление.
— Ты обратился ко всему парламенту?
— Нет! Слишком опасно. Я не хотел, чтобы эта информация просочилась прежде чем я смог сам о ней объявить, поэтому я запланировал встречу только с тремя из них — по одному представителю от христианства, ислама и иудаизма. Наша четверка встретилась для частной беседы в библиотеке.
— Поразительно, что они пустили тебя в библиотеку, — с удивлением сказал Лэнгдон. — Я слышал, что это святое место.
— Я сказал им, что мне нужно укромное место для встречи — никаких телефонов, никаких камер, никаких посторонних. Они провели меня в эту библиотеку. Прежде чем что-либо сказать им, я попросил их согласиться на обет молчания. Они подчинились. На сегодняшний день они — единственные люди на земле, которые что-то знают о моем открытии.