Космогония древних народов, обитавших в Халдее и Ассирии, дает нам наглядный пример эволюции от политеизма к монотеизму.
«Когда примерно две тысячи лет до нашей эры, — пишет Шарль Эншелен, — вавилоняне были покорены другими народами, когда они объединили свои страны в эпоху Хаммураби и Вавилон стал столицей страны, Мардук, бог Вавилонии, стал главным богом всей страны; и космогония и легенды, касающиеся происхождения Земли и человека, отражают эту борьбу».[24]
Повествование о сотворении мира, которое составили в это время вавилонские жрецы, является в этом отношении весьма показательным и позволяет без труда догадаться о той борьбе, которую вели сторонники Мардука со своими врагами прежде, чем добиться победы. Вот это повествование в переводе Масперо:[25]
«В те времена, когда все, что было наверху, еще не называли небом, во времена, когда все, что было внизу, не называли еще землей, Апсу, бездна без границ, и Мумму Тиамат, хаос моря, соединились и произвели на свет Лахму и Лахаму — фантастические существа, подобные тем, изображения которых мы видим на памятниках, похожие на „воинов с телом пустынной птицы, людей, с лицом ворона“, на быка с человеческой головой, собаку с четырьмя туловищами, и рыбьим хвостом. Затем родились небо и земля — Аншар и Кишар, — затем после долгого времени, — Ану, Бел и Эа, хозяева неба, земли и воды, которые в свою очередь произвели на свет меньших богов почвы, небесного свода и светил. Однако Тиамат, видя, как ее владения все более и более сокращаются в результате усилий более молодых богов, выслала против них полчище чудовищ: она сделала для них ужасные оружия, отдала их под командование своего супруга Кингу и послала на штурм неба. Бессмертные были сначала побеждены: Ану, затем Эа, посланные Аншаром за помощью, побледнели при виде врагов и не посмели их атаковать. Мардук, избранный, наконец, равными себе в качестве их главы, вызвал Тиамат на единоборство; он напал с помощью грозы и бури, он запутал Тиамат в сеть и затем пронзил ее своим копьем и разрубил на части. Он разрубил ее на две части „как сушеную рыбу“ и расположил одну половину очень высоко так, что она образовала небо, а другую половину бросил себе под ноги, чтобы сотворить Землю. Он указал затем окончательные места звездам, наметил пути Солнца, Луны и планет, создал год, месяц и дни. После этого он приказал своему отцу Эа отрубить ему голову, чтобы человек родился живым из его крови, смешанной с илом».
Позднее, как справедливо замечает Эншелен, монотеизм непрерывно развивался далее. «Старые вавилонские боги после победы Мардука постепенно потеряли свое прежнее лицо и превратились в атрибуты Мардука».[26] Могущество Мардука, как бога-творца, было подтверждено еще с большей силой. Именно этим новым истолкованием повествования о сотворении мира вдохновлялись, в частности, первые иудейские жрецы, начавшие за несколько веков до нашей эры составлять библию.
Аналогичная эволюция имела место в Египте, где во время царствования династии Рамзесидов утвердилось главенство бога Амона, подвергавшееся некогда угрозе со стороны Аменхотена IV. Благодаря жрецам храма Карнака прежние священные тексты были истолкованы в наиболее благоприятном смысле в пользу признания всемогущего бога. Первоначальные космогонические предания, в которых девять богов-творцов, соответствующих главным родовым группам древнего Египта, породили один другого и каждый из них создал свою часть вселенной, уступили место гораздо более простой системе:
«В начале был Ну, — поясняет Масперо, — первобытный океан, в бездонных глубинах которого плавала смесь зародышей вещей. В самой вечности бог сам себя зачал и породил в глубине этой жидкой, бесформенной и бесполезной массы». Этот бог фиванской теологии был идеальным жрецом, одаренным знаниями и умом. Он — «единственный, который существует как сущность, единственный, который живет как субстанция, единственный творец в небе и на земле, единственный, который не был рожден, отец отцов, мать матерей. Всегда одинаковый, всегда неизменный в неизменном совершенстве, всегда присутствующий как в прошлом, так и в будущем, он наполняет вселенную, но вид мира не может дать даже слабое представление о его безграничности. Его чувствуют всюду, но его никак нельзя постичь. Единственный в своей сущности, он не единственный в лице. Он отец уже потому, что он существует, и могущество его природы таково, что он рождает вечно, никогда не ослабевая, не истощаясь».[27]