- Может, теперь ты примешь приглашение Асы Грея, поедешь в США и прочитаешь в их университетах лекции, - предложила Эмма.
В конце сентября, когда была завершена седьмая глава "Законы изменения", Чарлз разложил на столе в гостиной свои бухгалтерские книги посмотреть, по карману ли им новое расширение Даун-Хауса. Начиная с 1851 года их доходы ежегодно превышали четыре тысячи фунтов. В этом году на вложения снова осталось больше двух тысяч фунтов. Помимо сэкономленных денег имелось наследство Чарлза от отца и наследство Эммы в две тысячи фунтов. Общая сумма вложений составляла примерно пятьдесят тысяч фунтов. Подняв глаза от цифр, Чарлз сказал:
- Я человек бережливый, но, клянусь богом, мне кажется, что на пристройку новых комнат нам хватит. Как считаешь?
Эмма давно считала, что пристроить новые комнаты им по карману, но ей хотелось, чтобы Чарлз пришел к этому выводу сам. В углах ее рта появилась едва заметная улыбка. Она ответила:
- А ты не боишься, что все наши сбережения пойдут на покрытие судебных расходов?
- Интересно, кто это собирается с нами судиться?
- Все, начиная с отца небесного и кончая приходским священником.
Чарлз громко расхохотался и заключил жену в объятия.
- Эмма, прекрасно, что ты можешь с юмором относиться к вещам, которые не одобряешь.
- Лишь в случае крайней необходимости.
Чарлз позвал плотника и дал ему задание построить новую, более просторную гостиную, со стороны залы, подальше от старой гостиной, вместительную - девятнадцать футов на двадцать восемь, чтобы три больших окна выходили в сад за домом, в сторону Песчаной тропы. Входную дверь, открывавшуюся прямо в холл и на лестницу, было решено отодвинуть на несколько футов, чтобы перед холлом была еще небольшая передняя. Площадь над новой гостиной они разделили на две спальни равного размера, а над ними решили сделать дополнительные детские комнаты. Когда новое крыло было пристроено, оштукатурено и покрашено под цвет старой части дома, когда гостиную обставили новой мебелью, оказалось, что расходы составили пятьсот фунтов.
- Стоит того! - воскликнула Эмма, оглядывая комнату. Обитое заново большое кресло и четыре удобных разноцветных стула заняли свои места вокруг стола с мраморной крышкой; рояль, который покрыли свежим лаком, навеки обосновался в дальнем углу у выходящего в сад окна. Над мраморной каминной доской висело длинное зеркало в позолоченной оправе, у дивана стояли новые приставной столик и лампа. Обои Эмма выбрала светло-серые в розовую полоску.
- Не думая о претенциозности, - сказала Эмма, -мы получили вполне подходящую гостиную, роскошную и просторную. Несколько картин, небольшая подвесная полка для наших книг в кожаном переплете...
Из темной комнаты, выходившей на дорогу, они перенесли обеденную мебель в более солнечную бывшую гостиную в три окна. В столовой стало значительно светлее.
Они сошлись во мнении, что теперь Даун-Хаус с окрестностями не уступит по красоте Мэр-Холлу или Маунту. Они создали свой мир, вернулись к стилю своих предков; но привнесли в этот мир и что-то личное. Именно к этому они оба и стремились.
В десять месяцев Чарлз Уоринг еще не пытался ходить или говорить, и Дарвины попросили доктора Генри Холлан-да заехать в Даун-Хаус при первой возможности. Сэр Генри давно получил дворянское звание, пост лейб-медика при королевском дворе и был занят больше, чем когда-либо. В праздничный день он поездом доехал до Бекенема, а там его встретил Чарлз со своим кучером. До Даун-Хауса было шесть миль, и, пока они ехали по извилистым и живописным дорогам графства Кент, сэр Генри все время расспрашивал Чарлза. Приехав в Даун-Хаус, он провел в верхней спальне у ребенка целый час, потом спустился по наклонной лестнице в гостиную, где, молчаливые и бледные, сидели Чарлз и Эмма. При его появлении они быстро подняли головы. На лице кузена, слегка грубоватом, было выражение сочувствия.
- Боюсь, порадовать вас нечем, - сказал он. - У ребенка серьезное психическое заболевание.
- Но как же? Почему? - горестно воскликнула Эмма,
- Как и почему, дорогая кузина, - это один и тот же, вопрос. Его мозг либо не развился, либо был поврежден. Роды прошли нормально?
- Доктор назвал их бурными, - ответила Эмма со слезами на глазах.
- Есть сотни заболеваний, о которых мы и понятия не имеем. Увы, заглянуть в эту маленькую головку мне не дано.
- Но каков будет прогноз? - задал вопрос Чарлз. - Что нам предстоит?
- Самый тщательный уход за ребенком, который, воз-!: можно, никогда вас не узнает. А еще - принять волю, господню.
- Я готова к этому, - сказала Эмма сквозь слезы. - Но неужели нет никакой надежды?
- Надежда есть всегда. Порой случаются чудеса. Но вы должны смотреть в глаза действительности. Сколько у вас детей? Шесть, семь? Все здоровые, нормальные,
счастливые. Видите, бог одарил вас многим. И не убивайтесь из-за того, чего нельзя изменить или исправить.
- Мы постараемся, брат Генри, - подавленно ответил Чарлз. - Я и Эмма чрезвычайно благодарны тебе за то, что приехал. Я провожу тебя до станции.
- Не нужно. Я вздремну в дороге.
Он поцеловал Эмму, пожал руку Чарлзу и уехал - от потерянных, испуганных и опечаленных родителей, которые против воли задавали себе невысказанный вопрос: "За какие грехи господь так жестоко поступил с нашим младшеньким?"
После дружеского ответа Чарлза в октябре 1856 года на письмо с Целебеса Алфред Уоллес написал ему несколько длинных и подробнейших писем, из коих Чарлз заключил, что Уоллес считает его своим собратом и товарищем, особенно после того, как Чарлз проявил желание обсудить с ним свою теорию видов, хотя и частично. К концу 1857 года, когда Чарлз проработал над своей книгой уже полтора года, он понял, как правы были Лайель, Гукер и Гексли, убеждая его скорее изложить свои открытия на бумаге. В последнем письме Уоллеса, написанном 27 сентября 1857 года, говорилось: "То, что содержалось в моей журнальной статье - лишь предварительные наметки; у меня есть и детальные доказательства, план которых я уже набросал..."