Замечание Уоллеса навело Чарлза на мрачные размышления. Да, с этим предметом надо быть предельно осторожным - это известно ему лучше, чем кому-либо другому. И разве он закрывает глаза на то, какой неистовый отпор встретит его точка зрения, разве он не представляет себе заранее, что голоса оппонентов смолкнут ох как не скоро? Но вот насчет "деликатности" обращения с предметом (ведь именно на это и намекает, кажется, Уоллес) тут он не согласен: там, где речь идет о поисках истины в вопросе об эволюции природы, нет места "осторожности". Либо устанавливаешь наличие фактов и описываешь их так, как они есть на самом деле, либо вообще отказываешься от дела. Он знал наверняка: небеса над ним разверзнутся.
Каковы бы ни были сомнения, одолевавшие его по поводу того, как примут книгу, они исчезли, когда он получил письмо от Лайеля, уехавшего в Париж на выставку. Туда же отправился и Гукер, в чьи обязанности входила экспертиза ее ботанической секции. Лайель писал: "Хочу сказать Вам, что считаю за честь для себя возможность читать Вашу работу до ее опубликования. Она выходит далеко за пределы того, что я ожидал, как по количеству оригинальных наблюдений, так и по разнообразию материала, собранного из множества источников, который будет способствовать истинному пониманию Вашей книги "Происхождение видов", чего, я полагаю, не случилось бы, будь новая книга Вашим первенцем".
Эти несколько строк несказанно ободрили Чарлза. В конце октября состоялся традиционный осенний аукцион Джона Мэррея. Он объявил, что напечатает полторы тысячи экземпляров, тысяча двести шестьдесят из которых были заказаны заранее владельцами книжных магазинов к радости издателя и автора.
Появилось третье издание "Происхождения видов" на немецком языке и второе - на французском. Он был удостоен новых почестей и наград; и хотя они столь мало значили в его жизни, в то же время это было свидетельством серьезного отношения к его работе за рубежом. В Пруссии его удостоили звания кавалера ордена "За заслуги" (привилегия, редко выпадавшая на долю англичанина), в России он был избран членом Петербургской академии наук.
Наконец в январе 1868 года новая книга - "Изменение домашних животных и культурных растений" - была представлена на суд широкой публики. Она хорошо распродавалась, и интерес к ней был велик. Через две недели Мэррей информировал Чарлза о скорейшей необходимости второго издания, предлагая немедленно высылать список замеченных опечаток. При вычитке гранок Чарлз исправил двенадцать опечаток, теперь - лишь одну.
Он читал все отзывы и рецензии на свою книгу, которые мог достать, остальные присылали друзья. Газета "Пэлл-Мэлл" поместила положительную рецензию, "Атеней" - как всегда - ужасную. Отзыв "Хроники садоводов" отличала солидность. В разговоре с Эммой и детьми Чарлз заметил: "Прежде всего это будет способствовать продаже и распространению книги". Одна из эдинбургских газет выразила ему глубокое презрение. Не менее категоричен в оценке был и герцог Аргильский. С другой стороны, Аса Грей отозвался о книге с восхищением. Он поместил рецензию в журнале "Нейшн", пытаясь привлечь к ней внимание натуралистов и ученых-естественников Америки. Как и предсказывал Чарлз, книга не вызвала разночтений, ее рассматривали как отчет натуралиста по вопросу развития видов. Серьезные возражения исходили лишь от Ричарда Оуэна и некоторых других, которые отказывались поверить или принять на веру, что естественный отбор является способом существования вида или его смерти.
Время стало своеобразным зонтиком, защищавшим его от невзгод. Месяцы, в течение которых он чувствовал себя хорошо и мог напряженно работать подряд по три-четыре часа и, кроме того, писать ежедневно по десятку писем специалистам, снабжавшим его информацией по вопросу полового отбора, создавали у Чарлза ощущение непрерывности работы. Более чем когда-либо, его деятельность приобрела теперь ощутимую цельность. В дневнике он отметил, что подолгу работал над завершением глав "О способе развития человека из низших форм" и над "Сравнением умственных способностей человека и низших животных".
И для Эммы эти годы проходили незаметно, подобно плавному течению спокойной реки. Текли дни, похожие друг на друга, иногда по воскресеньям она посещала церковь, одев подходящее платье и шляпку. В юности время казалось ей цепью горных вершин, которые нужно преодолеть, теперь жизнь походила скорее на равнину, и только иногда вдали виднелся небольшой пологий подъем. Для них обоих чувство устойчивости жизненного уклада обретало дополнительную силу в сознании тех успехов, которых добились их сыновья в учебе. Джордж стал вторым по успеваемости в математических науках в Тринити-кол-ледже. За это полагался приз, и он мог рассчитывать на получение стипендии. Они узнали об этом из телеграммы. Парою принес бутылку шампанского из погреба, Чарлз и Эмма выпили за успехи своего отпрыска. Чарлз написал Уильяму в Саутгемптон, Ленарду и Горасу в Клэпхем и сообщил им эту приятную новость. Френсис помог Джорджу устроить вечеринку в Тринити.
Джорджу Чарлз написал:
"Я так счастлив, я поздравляю тебя от всего сердца, от всей души. Я всегда говорил тебе с детства, что такая энергия, такое упорство и талант, как у тебя, будут в конце концов вознаграждены. Но я не ожидал такого блестящего успеха. Снова я поздравляю тебя. Благослови тебя бог, мой мальчик! Желаю успехов".
На следующий день он был поражен, увидев в зеркале кабинета, что по дорожке к дому бегут его младшие сыновья. Он вышел на порог и крикнул им:
- Что это вы делаете дома? Зардевшись от волнения, Горас ответил:
- После того как в школу пришло твое письмо о Джордже, нас отпустили с занятий, и мы играли в футбол в зале, угрожая окнам и картинам на стенах.
Ленард продолжал:
- Директор собрал нас всех в холле и сказал, как замечательно, что выпускник Клэпхема занял второе место на испытаниях по математике в колледже с такими высокими требованиями, как Тринити. Он сказал, что это поднимает престиж нашей школы в глазах научной элиты, и, чтобы отпраздновать это событие, предоставил нам выходной день.
- Мы доехали в наемном экипаже до Кестон-Марк, - сказал Горас, - а потом шли пешком остаток пути до дома. Другие ребята отправились в Кристал-Пэлас, но мы хотели быть с вами в такой день.