- Иногда просто не верится, что принадлежащий мне человек может наделать столько шуму во всем мире.
Волна смертей глубоко огорчила его. В Кембридже в возрасте восьмидесяти семи лет скончался Адам Седжвик.
Чарлзу вспомнилась их давняя поездка в Северный Уэльс, теплая встреча в гостинице "Бул" три года назад. И совсем изгладилась из памяти его убийственная критика "Происхождения видов".
Вслед за Седжвиком ушла после недолгой болезни Мэри Лайель. Лайелю было уже семьдесят пять лет; его больше изумила, чем опечалила смерть Мэри.
- Я представить себе не мог, - сказал он друзьям, - что Мэри уйдет раньше. Она была гораздо моложе меня, на двенадцать лет! Я всегда думал, что умру первым.
В день своего восьмидесятипятилетия умер Генри Хол-ланд, много лет исполнявший должность придворного лейб-медика ее величества королевы Виктории; в похоронной процессии принимали участие члены королевской семьи.
- Он был не очень тактичен, но добр и много лет лечил нас, - горевал Чарлз.
А Элизабет с торжеством прибавила:
- Он тогда согласился со мной, что у Генриетты просто была ипохондрия. С тех пор как она вышла замуж, все ее хвори как рукой сняло.
Подождав, пока отец выйдет из комнаты, Эмма прошептала:
- Есть старая пословица, Бесси: "В доме повешенного не говорят о веревке".
В августе у Чарлза обнаружился новый недуг. Он так описал его симптомы Эмме - потеря памяти и постоянное ощущение сильнейшего удара в голове. Встревоженная Эмма настояла на поездке в Лондон для консультации с доктором Эндрю Кларком, который так лвмог Томасу Гекели. Доктор Кларк оказался очень приятным человеком с двб-рыми, сострадательными глазами. Лицо у него было белое, довольно красивое, с тонким гарбааым носом, обрамленное черной с проседью бородой. В нем не чувствовалось никакого снобизма, хотя он был в числе самых знаменитых лондонских медиков. Он очень внимательно выслушал Чарлза, доскональнейшим образом осмотрел его. Окончив осмотр, сказал вселяющим надежду тоном:
- Я смогу помочь вам, господин Дарвин. Но придется приложить усилия. Теперь в голосе его зазвучали властные нотки. - Во-первых, диета. Ее вы будете соблюдать очень строго.
Чарлз стал питаться только тем, что ему предписал доктор. Через неделю он пожаловался:
- Диета отвратительна.
- Но вам стало гораздо лучше.
- Да, стало. Буду и дальше насиловать желудок, чтобы ублажать голову, которая должна быть ясной.
После месяцев воздержания Чарлз старался изо всех сил нагнать упущенное. На завтрак - черный хлеб с маслом, яичница, жареная рыба или крылышко холодного цыпленка и вдобавок чашка какао, выпиваемая со вкусом, неторопливо. На обед нежный, хорошо прожаренный кусок мяса, хлеб, картофельное пюре, рисовый пудинг или тушеные зеленые овощи. Все это запивалось стаканом воды с тридцатью граммами коньяку. Иногда перед сном Чарлз выпивал стакан воды с пятнадцатью граммами коньяку.
Болезнь больше не возвращалась к нему, хотя он и писал кузену Фоксу спустя несколько месяцев (кузен Фокс был жилеткой, в которую Чарлз долгие годы плакал): "Я забываю свои недуги, только когда работаю".
Кузен Френсис Голтон готовил к изданию книгу "Ученые Англии". Чарлз, заполняя анкету, вернул себе потерянные на корабле "Бигль" полдюйма и написал, что рост его равен шести футам.
Его так увлекли изучаемые с помощью микроскопа результаты скрещивания растений, что он обратился к доктору Кларку лишь через четыре года, да и то только по поводу приступов головокружения.
Давно забыты расстройства желудка, дурнота, сердцебиение. Эмма настаивала на частом отдыхе. Ездили гостить в Абинджер-Холл, к кузену и другу Томасу Фарреру, однажды гостили целый месяц. Чарлз любил бродить по древнеримским развалинам, находившимся неподалеку, здесь он нашел виноградный куст с рассеченными листьями, от которого взял веточки для прививки на своих кустах.
Ездили в Саутгемптон к Уильяму. Вернувшись домой после первой поездки, Чарлз сказал:
- Я последний раз чувствовал себя таким же бодрым, отдохнувшим, получившим такой же заряд энергии, как в те далекие дни, когда мы ездили в Мэр.
В Лондоне они гостили у Эразма или Генриетты. Ричард Личфилд попросил позволения привезти в Даун-Хаус попить чай на лужайке шестьдесят учеников класса пения из Рабочего колледжа. Чарлз и Эмма радушно приняли гостей, поили их чаем с печеньем и гренками с огурцами, помогая ухаживать за гостями стареющему Парсло и двум горничным.
Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из детей Дарвина не гостил в Лондоне у дяди Эразма. Еще одной семейной радостью была любовь дяди Эразма ко всем племянникам и племянницам - и детям Генслея и Фэнни Веджвуд и детям Дарвинов. Он буквально усыновил и удочерил их всех. Его дом на улице Королевы Анны стал для них вторым отчим домом. Дядюшка Рас, как они называли его, говорил им, что они могут приезжать к нему, когда хотят, жить у него, сколько хотят, располагать его домом, каретой и всем его имуществом, как своими собственными.
- Вы даже представить себе не можете, как это замечательно иметь двенадцать детей, не будучи никогда женатым! - восклицал он,
Эмма наслаждалась свободой. Ее увлекла мысль открыть в деревне библиотеку. Чарлз Муди, лондонский книготорговец, основавший библиотеки во многих городах вокруг Лондона, посчитал Даун слишком маленькой деревушкой и не включил ее в свою просветительную сеть. Жители Дауна, чтобы взять из библиотеки книгу, должны были ехать в Лондон или Бромли или ждать, когда к ним наведается книгоноша, появлявшийся раз в месяц. Кроме того, Муди сам отбирал книги для своих библиотек. Церковь в Дауне имела свою крохотную библиотечку, состоявшую из нескольких устаревших религиозного содержания томиков. Эмма устроила читальный зал, выбрала несколько книг из церковной библиотечки, другие купила и собрала у знакомых. Семьи, живущие по соседству, могли брать в библиотеке книги, уплатив тридцать шиллингов в год.