Вдруг непредвиденная радость - письмо от некоего мистера Антони Рича из Гина, графство Уортинг. Мистер Рич писал, что они с сестрой последние представители семьи и при таких обстоятельствах "должны помнить о тех, чьи таланты приносят наибольшую пользу человечеству". Поэтому они оставили почти все свое состояние Чарлзу Дарвину. Это были акции домостроительной компании в Корнхилле, которые приносили тысячу фунтов в год.
Чарлз хотел было отказаться от наследства. Но ни в ком не нашел поддержки - ни в Эмме, ни в детях, ни в друзьях. Все они, в том числе Личфилд, Гукер, Гексли, Уоллес, в один голос заявили: "Примите эти деньги! Пусть эта тысяча фунтов пойдет через Королевское общество молодому натуралисту, который нуждается в помощи. Этим вы подадите прекрасный пример. Возможно, и другие люди будут оставлять часть своего состояния натуралистам и ученым обществам. Такого ведь раньше никогда не было".
И он получил это наследство.
Туринское научное общество присудило Дарвину Брес-совскую премию, он получил положенные ему сто фунтов стерлингов и отправил Неапольской зоологической станции письмо, в котором писал, что если станции понадобится аппаратура стоимостью приблизительно сто фунтов стерлингов, то пусть ему позволят за нее заплатить.
За несколько дней до своего семидесятилетия Чарлз вошел к себе в кабинет и остолбенел, увидев на столе роскошную меховую шубу. Следом за ним вошли сыновья и Элизабет и хором воскликнули:
- Это подарок! Наш подарок ко дню рождения! От всех нас! Померь!
Шуба пришлась в самый раз. Он обнял детей. Генриетта, принимавшая участие в подарке, была в Лондоне.
- Я не смогу ее носить.
- Почему, отец?
- В наших широтах таких холодов не бывает.
Но Чарлз ходил в этой шубе так часто, что даже боялся совсем износить ее.
В ноябре 1880 года он узнал о наводнении в Бразилии, в котором чуть не погиб его друг Фриц Мюллер. Чарлз немедля написал его брату Герману Мюллеру, что если в наводнении у Фрица погибли книги и инструменты, то он просит, чтобы ему позволили "во имя науки возместить потерянное - наука не должна страдать".
Приблизительно в то же время младший сын Горас женился на дочери их друга и родственника Томаса Фар-рера. Дарвины любили, чтобы браки детей совершались в пределах семьи. Дома остались только Френсис и Элизабет да еще маленький Бернард - Эмма и Чарлз растили внука, вспоминая с умилением, как растили своих первенцев на Аппер-Гауэр-стрит, 12.
Подобно тому как года два назад погода вдруг удивила своими капризами, так и сейчас, точно снег на голову, на Дарвина свалились неприятности, хотя сам он, в сущности, ни в чем виноват не был. Самюэль Батлер, внук директора шрусберской школы, в которой учился Дарвин, известный своим сочинением "Еревуон" - почти точное обратное написание английского "никуда", выпускник кембриджского колледжа Сент-Джон, опубликовал книгу "Эволюция - старая и новая", в которой отстаивал взгляды доктора Эразма Дарвина в противовес взглядам его внука Чарлза. Спустя немного времени доктор Эрнст Краузе, научный редактор своего журнала "Космос", опубликовал краткую биографию доктора Эразма Дарвина, собираясь затем переработать ее в книгу. Он попросил Чарлза написать коротенькое вступление о своем деде.
Прочитав все это, Батлер послал в "Атеней" разгневанное письмо, обвинив Краузе в том, что он заимствовал из его книги целые параграфы без указания на источник, а Чарлза - в содействии плагиату. Дарвины собрались на семейный совет.
- Отец должен защитить свое доброе имя, - настаивали сыновья.
Эмма, Генриетта и муж ее Ричард были категорически против.
- Удостоить вниманием этот пасквиль - слишком большая для него честь, - сказал Личфилд.
Самюэль Батлер поместил в "Сент-Джеймс газетт" еще одно письмо, в котором недвусмысленно намекал, что Чарлз Дарвин - лжец.
Гексли на этот раз с сардонической усмешкой заметил:
- Позвольте мне процитировать Гёте, который тоже бывал объектом подобных нападок: "У каждого кита есть своя вошь",
В начале августа 1881 года Чарлз и Эмма отправились в Лондон навестить Эразма. Туда же по делам службы приехал Уильям. В Лондоне в это время находился и Френсис, который водил свою сестру Элизабет по театрам и выставкам.
При встрече с Эразмом Чарлз сказал ему:
- Твой дом на улице королевы Анны - совсем как Даун-Хаус.
- Совершенно справедливо. А Даун-Хаус - совсем как Маунт.
Дарвины пробыли в Лондоне три дня. Вид у Эразма был больной - ему уже было семьдесят семь лет, но держался он бодро. Поэтому, когда 26 августа в Даун-Хаус пришла телеграмма, извещавшая о смерти Эразма, Дарви-нов это известие поразило как гром среди ясного неба. Умер Эразм после непродолжительной болезни. Смерть его была легкой.
Для Чарлза эта смерть была тяжкой потерей: словно часть Англии навсегда канула в морскую пучину.
- Раса нельзя хоронить в Лондоне, - сказал он родным. - Я привезу его в Даун, и он будет лежать на кладбище возле церкви. Тогда мы каждый день будем проходить мимо его могилы, и он будет знать, что его помнят.
Эразма похоронили там, где хотел Чарлз. Похороны были скромные. После похорон Уильям сказал:
- Удовольствие от поездок в Даун может сравниться только с тем удовольствием, которое я получал, навещая дядю Раса всякий раз, когда бывал в Лондоне. И не только потому, что он был моим дядей. Я с детства помню его мягкость и доброту; он всегда умел расположить к себе людей, доставить им радость. Да и когда я вырос, каждая поездка к нему была для меня счастьем. Он был на редкость обаятельный человек.
В письме к Томасу Фарреру Чарлз писал: "Смерть моего брата Эразма большая утрата для всей нашей семьи. Эразма отличало удивительное добросердечие. Я в жизни не встречал такого милого человека. С ним было интересно разговаривать на любую тему. Как больно, что атих бесед больше не будет1 По-моему, он не чувствовал себя счастливым, и многие годы жизнь не имела для него интереса, однако он не роптал. Хорошо хоть, что в последние свои дни он не очень мучился. Неужели мне никогда больше не суждено увидеть этого человека?"
Своей сестре Каролине Эразм завещал приличную сумму. Остальная его собственность, в том числе и дом на улице королевы Анны, досталась Чарлзу и Эмме. Это было солидное состояние.