В воскресенье утром Чарлз и семейство Генсло оделись, чтобы идти в церковь. Небольшая уютная церковь св. Марии со сводчатым потолком из дугообразных обструганных топором брусков могла похвастаться на редкость слаженным хором. Преподобный мистер Генсло, величественный в богатом черном одеянии, для своей полуденной проповеди специально ради Чарлза использовал то место из Евангелия от Луки, где сказано: "Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом... а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет. Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы".
После службы, пока супруги Генсло наносили визиты прихожанам, Чарлз повел обеих маленьких дочек, Френсис и Луизу, одетых в нарядные белые воскресные платья, на реку прогуляться. Многие из горожан уже были там, восседая в своих плоскодонках, на дне которых высились корзины со съестными припасами для пикника. Когда все вернулись в дом, то застали в библиотеке шагавшего из угла в угол Вуда с посеревшим лицом.
- Что случилось, мистер Вуд? - обратился к нему Генсло. - Вы чем-то расстроены?
- Да, это так, - ответил тот еле слышно. Наступило молчание. В руке Вуда дрожал листок веленевой бумаги.
- ..Вот ответ на мое письмо к капитану Фицрою... - Он с трудом заставил себя повернуться к Чарлзу.
- Мне жаль, страшно жаль... но капитан Фицрой против вашей поездки, Дарвин. Это я, я виноват, что вы не сможете ехать.
- Вы? Но каким образом?
Вуд заскрежетал зубами, затем с трудом выдавил из себя несколько хриплых слов самообвинения:
- ..Ничего, кроме похвалы... но я считал своим долгом сказать ему... по-родственному... что вы - виг, либерал... стоите за Билль о реформе... расширение права голоса.
- Ну да, - произнес в ответ Чарлз. - Билль расширил бы его для тех, чья собственность приносит десять или более фунтов стерлингов в год.
Вуд заставил себя подавить стон, чтобы собеседники ничего не услышали.
- Для нас, тори, Билль - это "повторение вселенского хаоса".
- А для нас, вигов, - голос Генсло был ровным и спокойным, - он провозвестник нового века. Однако при чем тут политика, когда речь идет о естественной истории?
- Ни при чем. Но "Бигль" - маленькое судно, и капитан Фицрой хочет яметь на борту такого натуралиста, который бы мог стать ему другом. Ведь никому другому это не дозволено. Он должен быть близок ему по духу, чтобы беседовать с ним за трапезой... никому другому не разрешено ни есть вместе с капитаном, ни входить в его каюту.
Раздражение в Чарлзе уступило место горькому разочарованию, как и тогда, когда отец отказал ему в поездке. Теперь снова он терял свой шанс.
- Вуд, разве я когда-нибудь навязывал вам свои политические взгляды?
- Никогда! Конечно, никогда! И Фицрою я написал только для того, чтобы рассказать, какой вы приятный человек. Но если бы вы стали спорить с ним из-за Билля... он никогда бы мне этого не простил. Да и для вас пребывание на "Бигле" стало бы невыносимым. Это место капитан Фицрой отдал своему давнишнему другу, некоему мистеру Честеру. Он, насколько я понимаю, служит в каком-то правительственном ведомстве.
Вуд ушел, а Чарлз все продолжал слепо кружить по комнате.
- Подумать только, сколько беспокойства я причинил отцу и дяде Джозу!
Лишь одно чувство, злость, было чуждо натуре Генсло. Но сейчас на щеках его зардели красные пятна.
- Это Пикок виноват во всем. Он заверил меня, что назначение натуралиста в его руках - и только в его.
Чарлз фыркнул, что было для него обычным способом выражения эмоций.
- Ну да, как же можно заставить капитана трижды в день делить трапезу с вигом, либералом? - произнес он язвительно. - Чего доброго, он еще посадит корабль на первую же мель. Когда подумаешь, что Билль о реформе, если ему вообще суждено миновать парламент, в лучшем случае затронет лишь семнадцать процентов англичан...
Лицо Генсло потускнело.
- Люди воюют из-за политики. Они воюют из-за религии. Они воюют из-за пограничных инцидентов, человеческий мозг редко когда упускает возможность, позволяющую уничтожить половину рода людского...
Мужчины замолчали. В час в комнату вошла Хэрриет, чтобы объявить, что обед готов. Ели они без всякого настроения. Когда молодая служанка подала серебряную соусницу с луковым соусом, приправленным гвоздикой и мускатом, ни Дарвин, ни Генсло не захотели поливать им хлебный пудинг. Чарлз молча положил свой прибор на стол. Генсло взглянул на него, вопросительно подняв брови.
- Что, уже раздумали ехать? Или пока еще нет?
- Вовсе нет. Ни пока, ни вообще. На рассвете "Стар" ["Стар" - в буквальном переводе "звезда", Здесь - название почтового дилижанса, - Прим. пер.] повезет меня в Лондон. Предложение занять место натуралиста мне сделали вполне официально. Так что завтра капитану Фицрою придется посмотреть мне прямо в глаза и сказать в лицо, что он отказывается. На меньшее я не соглашусь.
Прежде Чарлз несколько раз бывал в Лондоне с семьей и друзьями, большая, шумная, закопченная столица казалась ему суматошным и чужим городом. Ему повезло: он быстро нашел квартиру на Спринг гарденс, 17, всего в двух кварталах от Адмиралтейства. В его распоряжении была просторная угловая комната, где он тут же помылся и надел Чистое белье. Подойдя к окну, из которого открывался вид на Адмиралтейство, он вдруг подумал: "А что, если капитана Фицроя нет в Лондоне! Выходит, я зря сюда тащился?"
Но вот он проходит под вычурной аркой Адмиралтейства в Уайтхолле, с грифонами, гордо венчающими входные колонны, просит доложить о себе, и мальчик-посыльный тотчас возвращается с ответом:
- Капитан Фицрой шлет вам свое почтение, сэр. Он просит вас незамедлительно проследовать к нему в кабинет.
Вслед за мальчиком Чарлз поднялся по лестнице, прошел длинным коридором. Постучав, посыльный открыл дверь.
Первое, что бросилось Чарлзу в глаза, были совершенно голые стены. Когда морские офицеры возвращались из длительных плаваний, им предоставлялся отпуск, так что в Адмиралтействе они проводили всего несколько дней, необходимых для того, чтобы закончить и представить свои отчеты. Видимо, нужды в постоянных кабинетах у них не было.
В облике самого капитана Роберта Фицроя, однако, не было ничего аскетического. Когда он поднялся ему навстречу, Чарлз увидел, что это высокий поджарый человек аристократического вида - от курчавых темных волос и длинных бакенбард до элегантных башмаков. Плотно прижатые к голове уши, темные лучистые глаза под черными, резко очерченными бровями, своеобразные усы. Его тонкое лицо несколько портил длинный нос. Одетый по последней моде, он, однако, выглядел не денди, а деловым человеком.