В течение десяти дней он придерживался в основном того же маршрута, которым прежде провел его Адам Седжвик. И даже старался останавливаться в тех же гостиницах, где они когда-то вместе ужинали и ночевали. Иногда он вспоминал хозяев, иногда они вспоминали его. Взбираясь на высоченную кровать в гостинице "Капел Кьюриг", он снова испытал прежнее чувство уже виденного, словно все это происходило с ним раньше.
В Мэр Чарлз вернулся полный решимости начать писать о видах - их происхождении и законах развития, чтобы тем самым ответить на вопросы, которые он задавал самому себе на протяжении трех минувших лет. Заняв одну из пустовавших спален, он поставил там стол и разложил на нем все свои четыре записные книжки. Дарвин готов был вступить в борьбу с религиозным вероучением, как сделал это Галилей, экспериментально обосновавший идею Коперника о том, что Земля вращается вокруг Солнца, за каковое отступничество он был судим и поставлен перед выбором: либо отречься от своих кощунственных выводов, либо пойти на смерть.
Галилей отрекся. А что сделал бы он, Чарлз Дарвин, при подобных обстоятельствах? На этот вопрос могло ответить только будущее. Пока же ему предстоит сделать первый тщательно обдуманный и выверенный шаг. Уклониться от него он не имеет права. Он взял карандаш с мягким грифелем и принялся писать - медленно, тщательно, безостановочно, внося исправления по ходу дела.
"Новые условия приводят и к появлению новых качеств в организме животного. Они остаются в силе, если эти условия воздействовали на несколько поколений...
Опыт заставляет нас ожидать, что всякий и каждый из этих организмов должен видоизменяться под воздействием новых условий. Геология констатирует наличие постоянного цикла перемен, привнося за счет всех возможных (?) изменений климата и вымирания предшествовавших видов бесконечное разнообразие в эти новые условия..."
Каждый день закрывал он за собой дверь своего импровизированного рабочего кабинета: в его святая святых не допускался никто. День за днем поверял он бумаге то, что черпал из своих обширных запасов, накопленных во время плавания на "Бигле" и в результате чтения работ, посвященных миру растений и животных, водоплавающих и летающих, которых он сравнивал с окаменелыми ископаемыми, с тем чтобы теперь связать груду собранных им фактов стройной теорией, способной объяснить мириады изменений у видов с тех пор, как стоит мир.
Чарлза поражало, как хорошо он себя при этом чувствует. Ни разу за время работы он не испытал приступов тошноты, так мучившей его в былые дни.
В заключительном разделе он написал: "...близость различных групп, единство типов структуры, характерные формы, через которые проходит зародыш в своем развитии, метаморфоза одних органов и отмирание других - все это перестает быть невразумительными метафорами и становится вразумительными фактами. Мы уже не взираем на животное, как дикарь, например, на корабль... То есть как на вещь, целиком находящуюся за пределами нашего разумения, а активно стремимся исследовать его".
Через несколько недель набросок был завершен, и, хотя он состоял всего из тридцати пяти страниц, начало было положено.
- Начало чего? - вопрошал Дарвин самого себя.
С первого взгляда дом и расстилавшиеся за ним пятнадцать акров меловых полей не слишком-то ему приглянулись. Между тем это место ему рекомендовали как "весьма соответствующее вашим требованиям - расположено в сельской глуши, всего в шестнадцати милях от собора св. Павла". Цена была весьма умеренной - две тысячи двести фунтов: за такой суммой ему не совестно было обращаться к отцу.
Поезд довез его до станции Сиденхэм, в десяти милях от Лондона, а оттуда наемным экипажем по зеленеющим долинам, окруженным волнистыми холмами и великолепными кентскими лесами, он проделал остававшиеся восемь с половиной миль под теплым июльским солнцем, светившим на голубом, без единого облачка, небе.
На несколько минут он остановился в деревушке Даун - до дома, который он собрался купить, отсюда оставалось ехать по улице всего с треть мили. Сама деревушка насчитывала примерно сорок домиков, включая лавки мясника, булочника и бакалейщика, над чьим заведением размещалась небольшая гостиница, а также почту, школу для малышей и плотницкую мастерскую. Даун лежал в стороне от проезжей дороги; посреди деревни на расчищенном участке высилось гигантское ореховое дерево, здесь же располагалась низенькая церквушка с кладбищем, к ограде которой сходились три узкие улочки. Церковь была сложена из кусков местного кремня, напоминавших огромные устричные раковины темного, переходившего в черный цвета. Местные жители, которых Чарлз повстречал, казались людьми почтенными, и это ему понравилось. Мужчины, завидев его, притрагивались кончиками пальцев к полям своих шляп, как в свое время в Уэльсе.
Забравшись в экипаж, он двинулся по одной из улочек к дому, стоявшему на небольшом возвышении. Прежде имение было известно как Грейт-Хаус [Грейт-Хаус - буквально "большой дом". - Прим. пер.], но сейчас его называли просто Даун [Прилагательное "даун" по-английски означает "нижний". - Прим. пер.]. По первому впечатлению дом, сквозь выцветшую побелку которого проступала кирпичная кладка, показался ему безобразным. К тому же он чересчур близко подступал к дороге: какое уж тут уединение!
"Впрочем, проезжает ли тут хоть кто-нибудь? - стал прикидывать Чарлз. - Ну, кляча с плугом, случайный экипаж".
Особняк находился в хорошем состоянии. Всего несколько лет назад, затратив на ремонт полторы тысячи фунтов, дом покрыли добротной крышей и основательно обновили. В дальнем конце участка еще сохранился фундамент фермы, поставленной здесь около 1650 года. Просторное помещение кухни располагалось в подвале, рядом была холодная кладовая, где хранились масло, сыры, молоко и вина, а также комната для посудомойки и мясной погреб. Чуть поодаль на участке находились небольшой летний домик, конюшня с несколькими стойлами и жалкий огородишко. Из окон с обратной стороны дома открывался чудесный вид на все пятнадцать акров лугов со стогами сена; особую прелесть придавали пейзажу росшие кучно старая вишня, орех, тис, конский каштан, груша, лиственница, сосна, пихта и раскидистая шелковица.