Чарлз слышал, что Гексли бесплатно читал лекции рабочим, получить образование иным путем те не могли. Он говорил:
– Пусть рабочий класс осознает, что наука и научные методы – великая действительность, а не абстракция в их жизни.
На пятый день после приезда Чарлз принялся за самую важную главу: "Естественный отбор". Он избегал ссылок и сносок, выбрасывал все прямо не относящееся к теме, зато добавлял абзацы, целые страницы нового материала. Когда была готова подглава "Возможности всех организмов скрещиваться и видоизменяться в природе", он загорелся мыслью издать обзор отдельной брошюрой. Эмма лишь улыбалась.
– Ишь, аппетит разыгрался! Сначала помышлял о скромной статье, а трех месяцев не прошло – уже о брошюре. И скоро ли эта брошюра перерастет в солидный том?
Чарлз добродушно усмехнулся.
– Скоро. Просто мне больше удаются обширные обзоры, нежели краткие.
В конце августа "Журнал Линнеевского общества" опубликовал его и Уоллеса статьи. Но на них никто не откликнулся. Чарлз пришел в отчаяние.
– Кому, спрашивается, нужен мой обзор? Зачем, вообще, я все это пишу?
У Дарвинов гостил Джозеф Гукер. Ему лучше работалось в комнате прямо над кабинетом Чарлза. Гукер завершал книгу по ботанике на материалах морской экспедиции. Оставались последние разделы "Флора Тасмании" и "Растительность Цейлона". Потом вместе со своим приятелем Джорджем Бентамом он собирался заняться многотомной энциклопедией семеноносных растений. На предобеденной прогулке по Песчаной тропе Чарлз сказал ему:
– Вы видите лишь разрозненные главы моей рукописи, поэтому может сложиться впечатление, что все мои рассуждения – сплошной винегрет.
Гукер остановился посреди залитой солнцем дорожки и простодушно уставился на Чарлза.
– Мой дорогой Дарвин, я не предполагал, что вы еще и отличный кулинар.
Чарлз извинился:
– Я привык даже исподволь готовиться к возражениям, непониманию, к насмешкам, вот и сейчас забылся, а ведь вы едва ли не единственный на всем белом свете постоянно поддерживаете меня, помогаете.
Гукер втянул голову в плечи, нахохлился, снял очки, протер.
– Ваша теория естественного отбора поначалу пришлась мне не очень-то по вкусу. Потом распробовал и поверил безраздельно. Ну а что касается вашей рукописи, читай я ее по частям – и жизни не хватит. Сколько у вас осталось?
– Месяца на три-четыре работы. Писать короче не могу: нужно четко изложить свои взгляды.
Друзья в седьмой раз обошли по опушке густой лесок и поспешили домой. Чарлз подгонял себя в работе: не терпелось опубликовать статью, это важно и для собственной репутации, и еще больше для репутации гипотезы о происхождении всего живого. Сейчас закручен каждый винтик, отлажен весь механизм. Пригодился и зоркий глаз – в рукопись вошли наблюдения живой природы во время путешествия на "Бигле" и опыт редакторской работы над томами "Зоологии".
По кирпичикам складывалась его теория: тут многолетние наблюдения и классификация членистоногих, бабочек, жуков; изучение инстинктов голубей; анатомия кроликов, уток и прочей домашней живности; пропорции тела лошадей; посадка и проращивание семян после многодневного пребывания их в соленом растворе; перевозка плодов на значительные расстояния; наблюдения зарубежных биологов, с которыми Дарвин постоянно переписывался; данные об опытах по скрещиванию животных. Рукопись вобрала в себя годы тяжкого, но столь упоительного познания. Он, подобно взошедшему светилу, пронзил Вселенную лучами своей пытливой мысли и растопил мрак неведомого.
К концу октября он завершил пятый раздел – "Законы изменяемости" и принялся за шестой – "Трудности в работе над теорией". Преодолевать непроходимую чащобу препятствий и помех Чарлзу приходилось ценой нервного перенапряжения, и это сказалось на желудке, он стал, по выражению самого Дарвина, пошаливать.
Вне семейного круга он не распространялся о путешествиях в молодые годы, зато с детьми проявлял незаурядную выдумку, чаруя их рассказами о Шрусбери, о Северном Уэльсе, о Кембридже, о топях Линкольншира, о невероятных приключениях на "Бигле", особенно когда экспедиция высаживалась на берег.