С Уоллесом у них получился длинный разговор. Вначале – к обоюдному удовольствию – их точки зрения совпали, затем при обсуждении "выживания сильнейших" Чарлз сказал:
– Я не могу понять, почему среди множества гусениц, имеющих защитную окраску, тем не менее попадаются ярко окрашенные экземпляры – прямо художественная работа?..
– Можно предположить, что эти подозрительные гусеницы, а также прочие насекомые, непригодные в пищу птицам, дают о себе знать подобным образом, осмелился заметить Уоллес.
Лицо Чарлза озарилось неподдельной радостью.
– В высшей степени оригинально, Уоллес! Развивая идею, столь занимавшую его в последнее время, Чарлз выразил мнение, что изучение полового отбора привело его к решению опубликовать небольшую работу на тему о происхождении человека.
– Ведь половой отбор является, по сути, основным фактором, влияющим на формирование различных человеческих рас, – сказал он.
И тут он почувствовал, что Уоллес не согласен. Но почему? Возможно ли, что он сам готовит книгу по данному вопросу? Или снова все упирается в проблему первой публикации? В это он поверить не мог. Уоллес никогда не стал бы ограничивать его; он был человек с благородным сердцем. Разве не настаивал он публично в одной из работ на том, что первенство в исследовании и разработке вопроса о происхождении видов путем естественного отбора принадлежит Чарлзу Дарвину? Он отогнал от себя эти пустые подозрения. Однако на их месте возникло еще одно: ведь в статье "Развитие человеческих рас под действием естественного отбора" Уоллес прямо сформулировал мысль о том, что на человека не распространяется действие законов, определяющих развитие всего органического мира. Не в этом ли кроется причина уоллесовских опасений? Иначе он не отговаривал бы его столь откровенно.
– Я намеревался включить главу о происхождении человека в "Изменение домашних животных и культурных растений", так как многие называют его, правда незаслуженно, выдающимся одомашненным животным, – сказал Чарлз. Теперь же я нахожу, что эта проблема выходит за рамки отдельной главы. Единственная причина, по которой я поднимаю этот вопрос, заключается в том, что половой отбор всегда составлял объект моего неослабного интереса. Когда-то я думал, что просто доставляю себе этим удовольствие, но сейчас ко мне пришла уверенность, что предмет изучения более достоин интереса и внимания со стороны науки, чем вы, по всей видимости, допускаете. На следующий день Чарлз поехал в Ботанический сад в Кью, где жили Гукеры. Январские заморозки и обильный снежный покров погубили много старых деревьев, более половины всех кустарников и почти все молодые сосны и кипарисы. Он ожидал найти Гукера удрученным, но ошибся: тот встретил Чарлза весьма бодро.
– Чтобы справиться со всем этим, мне потребовалось немалое мужество и уверенность, что не все потеряно, – заявил Гукер. – Когда шок прошел, я вдруг увидел возможность извлечь немало пользы из того, что произошло. Теперь можно высадить растения по системе, которая обеспечит полный набор образцов. Первый сад создавал мой отец. Сейчас очередь за мной. – Он робко улыбнулся и прошептал: – Ландшафтное садоводство – моя страсть, вы ведь знаете.
Потом Гукер демонстрировал свои достижения: семь газонов, которые лучами разбегались от пагоды; еще одну газонную полосу, что была высажена параллельно реке, и, наконец, новые площади, отведенные под сезонные цветы и кустарники.
– Ах, Гукер, впереди у вас счастливое время, заполненное творческой активностью, – воскликнул Чарлз. – Со временем Ботанический сад Джозефа Гукера в Кью станет одним из прекраснейших в мире.
В ответ Гукер тихо рассмеялся:
– К этому я и стремлюсь. Мне хочется, чтобы вы могли гордиться мною.
Спустя два дня он посетил лекцию Гексли о тяжелейших условиях жизни безработных в Ист-Энде. Ученый подверг суровой критике политику имущих, пренебрегающих нуждами неимущих сограждан, которые продолжают прозябать в нищете и голоде.
– Все мы за социальную справедливость, против крайней нищеты, но именно ваша деятельность приносит плоды. Ваш голос, я уверен, будет услышан, – сказал Чарлз, обращаясь к Гексли, когда они выходили из зала.