Джорджу Чарлз написал:
"Я так счастлив, я поздравляю тебя от всего сердца, от всей души. Я всегда говорил тебе с детства, что такая энергия, такое упорство и талант, как у тебя, будут в конце концов вознаграждены. Но я не ожидал такого блестящего успеха. Снова я поздравляю тебя. Благослови тебя бог, мой мальчик! Желаю успехов".
На следующий день он был поражен, увидев в зеркале кабинета, что по дорожке к дому бегут его младшие сыновья. Он вышел на порог и крикнул им:
– Что это вы делаете дома? Зардевшись от волнения, Горас ответил:
– После того как в школу пришло твое письмо о Джордже, нас отпустили с занятий, и мы играли в футбол в зале, угрожая окнам и картинам на стенах.
Ленард продолжал:
– Директор собрал нас всех в холле и сказал, как замечательно, что выпускник Клэпхема занял второе место на испытаниях по математике в колледже с такими высокими требованиями, как Тринити. Он сказал, что это поднимает престиж нашей школы в глазах научной элиты, и, чтобы отпраздновать это событие, предоставил нам выходной день.
– Мы доехали в наемном экипаже до Кестон-Марк, – сказал Горас, – а потом шли пешком остаток пути до дома. Другие ребята отправились в Кристал-Пэлас, но мы хотели быть с вами в такой день.
Эмма обняла обоих мальчиков, а Чарлз пожал им руки. Ленард сказал:
– Я хочу добиться таких же успехов, как Джордж, потому что собираюсь поступить в Королевскую военную школу в Вулвиче и стать королевским инженером.
Чарлз почувствовал, как слезы набегают ему на глаза.
4 февраля 1868 года, когда он начал наконец писать книгу о происхождении человека, он понял, что именно сейчас, в возрасте пятидесяти девяти лет, достигает высшей точки в работе. "Не в том смысле, конечно, что я исписался, – думал он, – напротив, материала хватит на добрых полдюжины монографий: о выражении эмоций, о насекомоядных растениях, – проблем, которые волнуют меня вот уже много лет, достаточно…"
Эти книги станут скромным вкладом в пополняющуюся сокровищницу знаний, это будут выдержки из капитального труда объемом в две тысячи страниц, который он никогда не собирался печатать. Он, разумеется, не считает их менее заслуживающими внимания, чем книга о происхождении человека. Скорее, они станут логическим продолжением наблюдений над природой и ее исследования, то есть того, чему он когда-то положил начало на корабле "Бигль", когда второпях соорудил небольшую сеть и прикрепил ее к полукруглой дуге, так чтобы корабль тащил ее за собой. Тогда он впервые, пораженный размером улова, попытался найти объяснение непонятному дотоле факту, что такое количество великолепных экземпляров живых существ могло обитать столь далеко от суши. На следующий день после этого замечательного события он записал в своем дневнике: "Я ужасно устал, проработав целый день над описанием моего улова… Многие из этих существ, которые находятся на столь низкой ступени развития, совершенно изумительны по формам и богатству окраски. Это создает ощущение чуда, вызывает удивление, почему такое обилие красоты, по существу, создано для такой ничтожной цели (11 января 1832 г.)".
В то время, еще не сознавая этого, он сделал лишь первый шаг на пути, который превратил его в "законченного натуралиста", как и предсказывал Джон Генсло. Всю свою жизнь он искал ответы на вопросы, которые ставила перед ним природа.
Больше всего Дарвина огорчило, как приняли по прочтении его книгу "Изменение домашних животных и культурных растений", в которой он изложил теорию, названную им пангенезисом [Пангенезис – умозрительная гипотеза наследственности, согласно которой признаки и свойства родителей передаются потомству посредством мельчайших зародышей – геммул, поступающих в полоные клетки из всех других клеток организма. При развитии нового организма геммулы дают начало такого же рода клеткам, какими они образованы. Дарвин считал гипотезу пангенезиса "временной" и позднее сам признал ее неудовлетворительной. – Прим. пер.]. Рецензенты обошли ее молчанием, а ведь она казалась ему самым важным элементом книги. Возможно, потому, что это была одна из его свежих идей, еще ни с кем, кроме Гексли, не обсужденная (Гексли она не понравилась, что не помешало ему, впрочем, настоять на ее публикации). Когда Чарлз снова поехал в Лондон навестить Эразма, то не раз наведывался в зоологический сад, где изучал расцветку павлиньих хвостов, раскраску зебр и жирафов. Вечера он проводил с Лайелем, Гукером и Уоллесом, обсуждая с ними все волновавшие его вопросы.